— Известна.
— Расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы с ней познакомились?
Опять пауза, раздумье.
— Оськина пришла к нам в институт.
— Зачем?
Олег Владимирович безразлично смотрит на адвоката.
— За препаратом Рукавицына для своего мужа.
— У мужа Оськиной был рак?
— Да, рак легкого.
— Почему именно к вам, а не к самому Рукавицыну обратилась Оськина?
Пауза.
— Рукавицыну запрещено было давать больным препарат.
— И он честно выполнял это требование?
— Насколько мне известно, да.
— Очень хорошо, — сказал адвокат. — Прошу показание свидетеля занести в протокол. Пока продолжались научные опыты, подсудимый медицинской практики не вел... Итак, значит, Рукавицын не мог дать Оськиной препарат и она пришла к вам?
— Да.
— Вы ей дали?
— Нет.
— Почему?
Зайцев невозмутим и серьезен.
— У меня не было лишних флаконов. Только те, что необходимы для опытов.
— А где хранился остальной запас?
— У Евгения Семеновича.
Адвокат быстро взглянул на меня и отвернулся.
— Вы Оськину направили к профессору Костину?
Зайцев помедлил. Нехотя ответил:
— Я решил сам поговорить с Евгением Семеновичем.
— О чем?
— Чтобы дать ее мужу препарат.
Короткий шум в зале. И опять мертвая тишина.
— Поясните, пожалуйста, свидетель, — зазвеневшим вдруг голосом попросил адвокат, — получается, вы, врач, научный работник, онколог, собирались дать мужу Оськиной препарат Рукавицына? Я вас правильно понял?
Зайцев чуть заметно пожал плечами.
— Видимо, так... — сказал он.
— Что же заставило вас принять такое решение?
Адвокат ест его глазами.
Зайцев помолчал немного, сказал:
— Не понимаю.
— Я спрашиваю, — повторил адвокат, — почему вы, квалифицированный врач, специалист, сочли все-таки возможным дать больному не утвержденный, как положено, препарат Рукавицына?.. Очевидно, у вас были на то какие-то свои основания, причины?
Зайцев молча глядел на адвоката.
— Оськина несколько раз к нам приходила, — нехотя сказал он. — Я смотрел врачебное заключение...
— Ну и что?
— У больного был канцер обоих легких с метастазами в лимфатические узлы. Традиционная медицина... пока еще... практически здесь бессильна... Так что, я полагал, повредить больному уже ничем нельзя...
— Понятно, — радостно сказал адвокат. — Спасибо, товарищ свидетель. Нам совершенно ясны и понятны ваши побуждения...
Что ему понятно?
Почему он так ликует?
О чем вообще может он судить?
Зайцев тогда зашел ко мне в конце рабочего дня. Потоптавшись на месте, вдруг попросил препарат Рукавицына для мужа одной женщины.
— Какой женщины?
— Каждый день приходит, плачет... Я не устоял…
— Садитесь, Олег, — сказал я.
— Я на минуту...
— Садитесь, — приказал я.
Он сел.
— Что у больного? — спросил я.
Он объяснил.
— Думаете, пауки помогут?
Он сделал неопределенный жест плечами.
— Скорее всего, там уже ничего не поможет. Так, для очистки совести...
— Чьей совести, Олег?
Он удивился моему вопросу.
— Старухи, его жены... Будет знать, что сделала все возможное и невозможное. Легче жить.
Я был спокоен.
— Оказывается, у вас есть воображение, Олег? — сказал я. — Это меня радует.
Он промолчал.
Я выдвинул ящик стола, достал отчет об опытах над препаратом Рукавицына, подписанный, в частности, и Зайцевым.
— Вот тут, — сказал я и поискал глазами нужное место, — вот тут говорится, что препарат Рукавицына богат разнообразной микрофлорой... Были выделены в обильных количествах столбнячная палочка, палочка газовой гангрены и стрептококк... Верно?
— Да, — сказал Зайцев.
— Вы, кажется, специально исследовали, поддается ли препарат стерилизации с помощью имеющихся сегодня в практике средств?
— Но, Евгений Семенович...
— Я вас спрашиваю.
— Исследовал.
— Прекрасно. И что же?
Пока он собирался с ответом, я сказал сам:
— Не поддается стерилизации, Олег. Никакими средствами. Термическая обработка, любые фильтры, в том числе и мембранные, сразу же лишают его всех качеств биогенного стимулятора... Хоть водичкой из-под крана заменяй — никакой разницы. Так? На организм воздействует только жидкость, нашпигованная столбняком и гангреной. Правильно?
— Правильно, — хмуро сказал он.
— Так какого же черта, — спросил я, — какого черта вы хотите дать мужу старухи средство, которое может его заживо сгноить? О совести старухи вы подумали. А о своей собственной? Своя собственная совесть у вас есть, Олег?
Он ответил:
— Не во всех же порциях есть столбняк и гангрена. Рукавицын сколько колол — и ничего пока.