Тем не менее, спал помощник теперь на постоялом дворе. Но с утра всегда возвращался в дом и занимался делами. Теперь все было в его руках: деньги, ключи — все, вплоть до последнего зернышка. Мотя никогда не записывал своих расходов, а его помощник завел огромную книгу, куда заносил каждый потраченный грош. К тому же он оказался скрягой. Новый хозяин следил за каждой крошкой. Женщина кричала: «Ты здесь чужак, это не твое дело. Убирайся ко всем чертям. Бандит, убийца, разбойник с большой дороги!» Но он всегда отвечал ей одно и то же: «Если твой муж уволит меня, я уйду». И все, больше ни слова, только сопел, словно медведь какой.
Летом, когда было тепло, малыш Мотя еще изредка вставал с постели и выходил на улицу. Он даже постился на Йом Кипур. Но после Суккота дела пошли хуже. Жена привезла к нему доктора из Замосцья, но тот ничего не мог сделать. Тогда она обратилась к старухе-ворожее, обмерила фитилем могилу, залила фитиль воском и поставила эту свечу в синагоге, как та и велела, отправила вестника к святому праведнику, но Мотя по-прежнему слабел день ото дня. Он лежал в постели и смотрел в потолок. У него не осталось даже сил надевать по утрам талес и филактерии, а без этого не могли подействовать никакие молитвы. Он почти ничего не ел, так, ложку овсянки с утра да под вечер. Не читал Благословения над бокалом вина в Субботу. Это теперь за него делал большой, приходя из синагоги.
Когда Мотиха поняла, что изменить ничего уже нельзя, она позвала с улицы троих прохожих и достала Библию. Плюнула себе на руку, подняла Священную Книгу и закричала: «Будьте моими свидетелями: я клянусь Священной Книгой и Всемогущим Господом, что никогда не выйду замуж за этого человека, пусть даже мне придется прожить одной до девяноста лет». После чего плюнула прямо в глаза Менделю. Он вытер лицо платком и вышел из дома. А Мотя сказал: «Неважно. Тебя освободят от этой клятвы…»
Через неделю Мотя умер. Не было никакой агонии, все закончилось очень быстро. Он лежал в гробу, со свечами в изголовье, повернутый ногами в сторону двери. Мотиха била себя по щекам и кричала: «Убийца! Ты сам забрал у себя жизнь. Ты не имеешь права на похороны. Тебя надо бросить за кладбищенскую ограду!» Она явно была не в себе.
Большой куда-то пропал. Похоронному обществу были нужны деньги, но у Мотихи не осталось ни гроша. Ей пришлось заложить свои украшения. Те, кто готовил Мотю к похоронам, говорили потом, что он весил не больше, чем какой-нибудь воробей. Я сама видела, как несли тело. Казалось, что там, под одеждой взрослого, лежит ребенок. На крышку гроба положили мерку, которой он всегда пользовался, продавая зерно. Он сам так распорядился, это должно было напоминать о том, что он всегда был честным человеком. Гроб опустили в могилу и зарыли. Внезапно на кладбище появился Мендель, он словно вырос из-под земли. Как только он начал читать кадиш, вдова закричала: «Ты — Ангел Смерти. Ты заставил его уйти из этого мира». И набросилась на него с кулаками. Люди с трудом смогли оттащить ее назад.
День короток. Пришел вечер, и Мотиха села на скамеечку, чтобы провести так семь дней траура. И все эти семь дней большой ходил по двору, делал то и это, в общем, занимался делами. Он посылал с мальчишкой вдове деньги, необходимые для хозяйства. Наконец, община решила взять дело в свои руки и позвала его к раввину. «Почему ты не оставишь этот дом теперь?» — спросили у него. Сначала он промолчал, словно не понял, к кому именно обращены эти слова, а потом достал из нагрудного кармана бумагу и положил ее на стол: Мотя назначил его опекуном над всем своим имуществом. А жене оставил только домашнюю утварь. Горожане прочли это и не поверили своим глазам. «Как он мог сделать такое?» — удивлялся раввин… Остальным, впрочем, все было ясно: Мотя поехал в Люблин, нашел там самого высокого человека, какого только мог сыскать, и назначил его своим наследником и душеприказчиком. Оказалось, что раньше тот служил десятником в бригаде лесорубов.
Раввин решил так: «Вдова дала клятву, поэтому ты не должен входить в дом. Верни ей все имущество в целости и сохранности». Но Мендель ответил ему: «Решение может отменить только тот, кто его принял, а он лежит в могиле». Главы общины пытались переубедить его, даже угрожали исключением, но ничего не помогало. Он был высоким, как дуб, и, когда говорил, казалось, что голос идет из бочки. Мотиха тем временем держала данную клятву. Перед каждым, кто приходил к ней выразить соболезнования, она повторяла ее над свечами, над молитвенником, над всем, что только попадалось под руку. В Субботу мужчины собрались в синагоге на молитву, она ворвалась даже туда и поклялась на Священных Свитках. Она кричала, что никогда не сделает того, чего хотел от нее Мотя, и никто не заставит ее изменить свое решение.