Крылатова С
Короткая встреча
С. Крылатова
КОРОТКАЯ ВСТРЕЧА
Сборы в это воскресное утро оказались недолгими - заботливые материнские руки всё приготовили накануне, и термос с кофе, пироги, колбаса, котлеты, конфеты и прочая нехитрая снедь быстро упаковались в две небольшие сумки. За три недели до этой поездки сын прислал из воинской части, где он служил и куда собирались в гости к нему отец и мать, письмо со множеством поручений. Надо было взять из библиотеки книги, купить инструменты, вещи, что-то передать кому-то из приятелей, а что-то получить обратно. Хлопот хватило и отцу, и матери, но все поручения были выполнены. Огорчало то обстоятельство, что ехать надо было не на своей машине, которая после аварии была в ремонте. Приятель отца обещал свозить их в часть к сыну, но он позвонил накануне и предупредил, что времени у него мало, так что рассчитывать на долгую побывку не приходилось. Отец сел на переднее сиденье и всю дорогу весело проболтал с приятелем, а мать, не переносившая после аварии скорость, старалась не смотреть на мелькавшие за окнами деревеньки со знакомыми названиями, и лишь когда стрелка спидометра подбиралась к отметке сотни, просила ехать потише.
День был теплый, солнечный, по-настоящему майский, но снимать пальто было ещё рановато. Сын выбежал встречать их к проходной воинской части без шинели, и мать, посердившись, отправила его одеться - она не любила простудные заболевания и строго следила, чтобы не было их единственной, с её точки зрения причины, - переохлаждений. Обедали прямо в машине, разливая горячий кофе в стаканы. И пироги, и котлеты, и кофе казались особенно вкусными после прогулки. Сын рассказывал о своих армейских делах, радовался привезенным книгам и вещам. Машина стояла на лесной просеке, неподалеку от асфальтированной дороги. Дальше проехать было нельзя - подсохшая просека прерывалась колдобиной с вязкой грязью. Мать первая заметила девушку, остановившуюся в нерешительности рядом с автомобилем. Молодая, в нарядном ярком голубом пальто и светлых туфельках, она растерянно рассматривала колдобину с грязью.
- Пожалуйста, помоги девушке, перенеси её через грязь, у твоих ботинок высокая платформа, - обратилась мать к отцу.
- А почему я? - недовольно возразил он. - Я не могу, у меня грыжа.
- Может быть, ты поможешь, - обратилась она к приятелю мужа.
- Не могу, у меня радикулит, - для большей убедительности он потер рукой поясницу.
Мать посмотрела на высокие солдатские сапоги сына. Он рос трудным ребенком, и несмотря на полтора года его отсутствия она не забыла отвратительное, грубое хамство, с которым он отлынивал от любой её просьбы и любого поручения.
- Помоги ты, - сказала она ему без надежды в голосе, ожидая привычные, хорошо если не грубые, слова отказа. Однако сын ловко выпрыгнул из машины, оставив шинель на сидении, подошел к девушке, привычным жестом одернул под ремень сбегавшиеся на середину спины складки гимнастерки. Девушка не сразу поняла, что он хочет сделатъ, и даже испугалась. Тогда мать, открыв дверь машины, крикнула ей, чтобы она не боялась, и что солдат перенесет её через топь, потому что у него сапоги и ему это нетрудно. Девушка послушалась, доверчиво вскинула руки на плечи парня, он бережно подхватил её и понес, осторожно ступая по грязи и стараясь не оскользнутся. Также бережно он опустил её на сухую землю и опять привычным армейским жестом одернул гимнастерку.
- Как же вы пошли в лес в таких туфельках? - удивилась мать.
- Мне недалеко, вон туда, - ответила девушка, неопределенно махнув рукой; она уже смело смотрела на парня и мужчин в автомобиле и явно не хотела, не торопилась уходить - наверно, ей понравилось на крепких солдатских руках. Мать попрощалась, захлопнула дверь машины, и девушка пошла дальше, через несколько шагов она оглянулась, и в её прощальной улыбке промелькнули запоздавшее доверие и благодарность.
В машине все тоже улыбались - сытная, вкусная еда, размягчая, размаривая нутро, разбудила чувство довольства и собой, и жизнью, и солнечным днем... Мать с тоскливой грустью смотрела на улыбавшихся мужчин их распирало самодовольство, как будто бы не солдат сделал три шага по грязи с девушкой на руках, а они хитроумным способом переправили целый полк через огромное топкое болото. Особенно усердствовал муж - какой сын! какой замечательный парень! и я какой! и приятель мой - что надо! Матери вспомнилась последняя просьба, с которой она обратилась к сыну за полтора месяца до его ухода в армию. В их большой четырех - комнатной квартире несколько месяцев шел сложный капитальный ремонт, связанный с перепланировкой, который она одна выносила на своих плечах - сын сдавал экзамены за 10-й класс и его нельзя было беспокоить, потом он уехал плавать на байдарках, потом был на даче, муж был в доме отдыха, а после сразу уехал за границу в туристическую поездку. Даже когда они были дома, никто из них ей не помогал - в этих двух здоровых и сильных с виду мужчинах - её муже и её сыне - непонятно почему совсем не были развиты основные мужские качества, делающие мужчину именно настоящим мужчиной, - понимание человеческой слабости женщины и элементарное желание помочь eй сделать работу, если она ей или совсем, или уже не по силам. Любой из многочисленных рабочих, перебывавших в доме за время затянувшегося ремонта, в этом отношении был добрее и человечнее, нежели эти близкие ей люди. Ремонт подходил к концу, оставались столярные работы - в квартире менялись двери, плинтуса, устанавливались экраны на батареи отопления. Два столяра работали почти каждый вечер, и после их работы оставалось много мусора легких, невесомых стружек, щепок, опилок. Мать очень уставала, допоздна собирая и вынося ворохи мусора, причем усталость была уже не ежедневной, не еженедельной - сказывались месяцы ремонта. И вот однажды она попросила сына вынести два ведра, в которые она плотно утрамбовала стружки и опилки. Вёдра были легкие, но сил уже не оставалось даже на такую малостъ, кроме того, мучила обида на сына - он не работал уже третий месяц, ожидая призыва в армию, летом прекрасно отдохнул в походе на байдарках и потом на даче, и мог бы сейчас хотя бы заметить, что мать изнемогает от усталости. Ведра стояли два дня, несколько раз она напоминала о них сыну, на третий день, когда она снова попросила вынести их, он одним ударом тяжелых ботинок, которые она когда-то привезла ему в подарок из Чехословакии, опрокинул ведра. Столько злобы и силы вложил он в этот удар, что ведра покатились по полу коридора, легкие, спрессованные стружки рассыпались и разлетелись по свеже отлакированному паркету во все комнаты... Слезы душили мать, когда она выметала эти стружки из-под кроватей, шкафов, кресел, снова утрамбовывала их в ведра и несла эти ведра на помойку, уже совсем тупая от боли и усталости. Нервное потрясение было так велико, что она сильно разболелась - разыгрался мучавший её уже несколько лет невроз. Сына она не могла видеть - её трясла мелкая нервная дрожь и тошнота подступала к горлу, когда она слышала его тяжелые шаги в тех же самых ботинках...
Материнское сердце - в нем, как в горниле вечного огня, со временем сгорают многие личные обиды, но остается незатухающая боль где-то в глубинах сердца, незаживающая рана на материнской душе как память о том, что человек! сын! так осквернил не её! нет! себя недостойным поступком.
Мать и не вспомнила бы об этом поступке сына, если бы не глупое хвастовство и самодовольство отца. Мать знала сына гораздо лучше материнское сердце всегда более чуткое, чем отцовское, - это отец умудрялся отыскивать в повседневном поведении сына что-нибудь такое, что можно было восхвалять, выпячивать, упиваться этим в ослеплении, как глухарь на току, самозабвенно поющий любовную песню подруге и не замечающий подкрадывающегося охотника, а она понимала, что к сыну незаметно подбиралась, подкрадывалась суровая жизнь, и постоянная тревога, как невыдернутая заноза, разъедала ей душу и сердце. Самодовольство и дурь, тупое хамство, невежество и невежливость, эгоизм и распущенность, вспыльчивость, лень и самоуверенность - вот из каких цветочков складывался букет характера сына, и глухариная слепота отцовского сердца только помогала распускаться этим ядовитым цветкам.