А…: «А парень засранец старой школы».
Р…: «Заткнись и вот она говорит что он даже звонил она получила звонок да пока она размазывает последнюю каплю по своей зоне и поливает спреем прическу чтобы тащить задницу в аэропорт телефон звонит и это тот парень и в трубке шипение и помехи и она говорит он говорит он звонит с небес и как это романтично звонит ей с самолета с телефона который висит на спинке кресла перед тобой в который надо карточку просовывать и говорит…»
А…: «На этих штуках наценка на шесть баксов в минуту просто рэкет и да плюс еще платить вдвое больше если звонишь в регион над которым летишь а потом перелетаешь в сосед…»
Р…: «Но я не об этом ты вообще будешь слушать я о том что эта девушка говорит как она приехала пораньше в зону у ворот в зону для встречающих и уже готовит свои фонтаны уже от любви и ванильки и признания и доверия и стоит говорит радостная и доверчивая как дурочка говорит и наконец прибывает рейс и мы всей толпой вываливаемся с этого самолета и его нет в первой волне и его нет во второй волне и народ теперь идет такими маленькими волнами кучками как будто этот самолет типа почти как посрал знаешь…»
А…: «Боже как вспомнить сколько раз я просидел в гребаном самолетном туа…»
Р…: «И говорит как полная дурочка она все не теряет веры все смотрит пялится на народ из-за плетеной веревки-ограждения такой темно-бордовой веревки из восьми типов нитей и с прикольными псевдобархатными кисточками и все обжимаются и все встречаются или идут к Багажу и все ждет что этот парень пойдет в следующей волне, кучке, а потом в следующей и в следующей и все такое, ждет».
А…: «Несчастная дуреха».
Р…: «Вот тогда в конце концов я схожу последним как обычно и никого после меня кроме экипажа они все тянут за собой эти мелкие милые одинаковые мелкие сумки эти мелкие милые сумки которые меня всегда почему-то бесят и в общем все и я последний и она…»
А…: «То есть ты говоришь это не из-за тебя она кричала и била по полу просто ты был последний и ты не тот засранец. Урод наверное даже звонок подделал, помехи если проведешь по трубке своей курткой Ремингтон получаются помехи похожие на…»
Р…: «И говорю тебе ты никогда не видал никого чтоб слова разбитое сердце ты думаешь это просто слова бла бла но посмотришь на эту девушку как она хлещет себя по щекам что была такой дурой так плачет что почти дышать не может и все дела, обхватывает себя трясется от рыданий бьет по столу с такой дурью что приходится чашку убирать чтоб не перевернулась и что мужики козлы и ее подруги говорили нельзя никому верить а она наконец встретила того кому думала можно реально доверять отдаться и покориться и жить и они правы, она дура, мужики просто козлы».
А…: «Вообще мужики козлы, тут ты прав, хехе».
Р…: «И я короче, я стою там держу кофе и я даже уже поздно и я даже не хочу эту хрень без кофеина подставляю плечо и душа у меня должен сказать душа у меня так и болит за эту девчонку с разбитым сердцем. И я клянусь друг ты в жизни не видал разбитого сердца как у той девчонки с сиськами, и я начинаю ей рассказывать что она права и что парень козел и даже ее не заслуживает и что это правда будто все мужики козлы и что у меня за нее душа болит и все такое».
А…: «Хехе. Ну и что потом было?»
Р…: «Хехе».
А…: «Хехехе».
Р…: «И ты еще спрашиваешь?»
А…: «Ах ты ублюдок. Ах ты засранец».
Р…: «Ну ты понял в смысле знаешь что в таких случаях полагается делать».
А…: «Ах ты засранец».
Р…: «Ну ты понял».
А вот еще странная. Это было пару лет назад, мне было 19, я готовился съехать из дома родаков и жить сам по себе, и однажды, пока собирался, вдруг вспомнил, как в детстве отец один раз болтал членом у меня перед лицом. Воспоминание пришло, как гром среди ясного неба, но такое четкое и реалистичное — я сразу понял, что это правда. Я вдруг понял, что это действительно было, что это не сон, хотя и была такая причудливая странность, как во снах. Вот это внезапное воспоминание. Мне где-то 8 или 9 и я сижу один в гостиной, после школы, смотрю телик. Мой отец спустился и вошел в гостиную, и встал передо мной, типа между мной и теликом, ничего не говоря, и я ничего не сказал. И, ничего не говоря, он достал член и начал как бы болтать его у меня перед лицом. Помню, дома никого не было. Кажется, была зима, потому что в гостиной было холодно и я завернулся в мамин плед. Половина абсолютной странности случая, когда мой отец болтал членом у меня перед лицом, заключалась в том, что все это время он ни сказал ни слова (я бы вспомнил, если бы он что-то сказал), и в памяти не осталось ничего о том, каким было его лицо, ну какое было его выражение. Не помню, смотрел ли он вообще на меня. Я помню только его член. Член как бы завладел моим вниманием. Он просто как бы поболтал им у меня перед лицом, не сказав ни слова, ни добавив какого-либо комментария, встряхнул его как бы, как трясут в туалете, ну как когда стряхивают, но, в то же время, было что-то угрожающее, даже унижающее в этом действии, это я тоже помню, будто член был кулаком, который он сунул мне под нос, и помню, я сидел, завернутый в плед, и не мог встать или отодвинуться от члена, и все, что я, помню, делал — отодвигал голову, чтобы убрать его от лица (член). Это один из тех совершенно причудливых случаев, которые настолько странные, что они словно не происходят даже когда происходят. Единственный раз до этого, когда я видел член отца — в раздевалке. Помню, как я двигал туда-сюда головой, не шевелясь сам, а член как бы следовал за мной туда-сюда, и в моей голове мелькали самые причудливые мысли, типа, «Я двигаю головой как змея» и т. д. Это был не стояк. Помню, член был чуть темнее, чем его тело, и большую уродливую вену на его боку. Маленькая дырочка на конце казалось очень узенькой и злой, и она открывалась и закрывалась, когда отец болтал членом, угрожающе целя мне в лицо, куда бы я не отодвинул голову. Такое воспоминание. И когда оно пришло (воспоминание), я бродил по дому родаков с туманом в голове, как после контузии, просто пораженный, никому об этом не рассказывал, ничего не спрашивал. Я знаю, что это единственный раз, когда отец делал что-то в этом роде. Я это вспомнил, когда упаковывался, искал у складов старые коробки для переезда. Иногда я ходил по дому родаков в шоке, очень странно себя чувствуя. Все думал о внезапном воспоминании. Вошел в комнату родаков, потом спустился в гостиную. В гостиной уже стоял домашний кинотеатр вместо старого телика, но мамин плед еще был там, раскинутый на спинке дивана. Тот же плед, что и в воспоминании. Я пытался понять, зачем отец решил так поступить, о чем он мог думать, что он как бы этим имел в виду, и пытался вспомнить, мелькали на его лице в это время хоть какие-то эмоции.