Если завтра война, то меня не возьмут, потому что я буду задействован на детских утренниках в роли черепахи, - сказал про меня Антоха.
На стройке. Старый строитель и начальник участка разговаривают:
- Зарплату дашь?
- Не дам!
- Кирпичи, пошли со мной!
- У тебя как мама записана в телефоне?
- Ну, так и записана – мама.
- А у меня записана – Слава Гордей.
Были летом на даче у Толика.
Вторая половина июля. Пошли на Волгу.
Приходим, - вода уже вся зацвела, как в болоте.
- Ну вот, - говорю, - на той неделе приходили, еще чисто все было, а теперь - вот...
Толик стоит рядом, прикуривает.
Молчим. Думаем.
- Да, ладно, пошли, - говорит Толик.
- Куда?
- Назад, на дачу.
- А купаться? Вон сколько же шли сюда!
- Да ладно, в следующем году искупаешься, - невозмутимо говорит Анатоль, затягиваясь дымом.
- Ты один, но тебя сразу много. Ты – это как десять человек одновременно, Леньк, - говорил мне кто-то.
Дедушка с отцом как-то пошли пить пиво. На дворе – начало восьмидесятых. Пиво тогда продавалось в зеленых крашеных железных будках на улицах. Будки эти – отдаленное подобие нынешних ларьков. Они подошли, спросили, - но оттуда, из будки, не ответили. Дедушка спросил еще раз. То же самое. Опять. Ноль ответа. Тогда он взял, ухватился снизу за железку, и перевернул ее вместе с торгашами внутри. И ничего ему за это не было. Он ветеран. Раньше ветеранов уважали…
- «Доблестные кретины и легендарные негодяи» - называл курсантов мой друг Анатолич.
Николай Николаевич был похож на братка из 90-х с растопыренной козой: небольшого роста, круглый весь, лицо реально бандитское, преподает физкультуру.
- Ничего, и не такие вещи в органические удобрения превращали! – говорил он часто.
Зашел у нас разговор про педофилию. Ну, на тему того, что сейчас раздули эту кампанию, которая стала похожа на поимку ведьм в средние века. Всех обвиняют и всех записывают в педофилы, особенно нас, преподавателей.
Черняев: И как узнать педофил человек или нет?
Файзуллин: Смотря, что он делает.
Черняев: А если он ничего не делает?
Файзуллин: Все равно педофилом объявят и исключат из учебного заведения. Вот ты, - может педофил!
Далис Валерий Сергеевич вступает в разговор: А с чего ты взял-то?
Файзуллин: А лицо у тебя какое-то такое... педофильское…
«Офицерская честь» - павший афоризм, а фраза - «человеческое достоинство» - вызывает дикий хохот, так смеются пьяные проститутки, когда с ними вдруг говорят о любви, - писал А. Покровский.
Усатов очень увлеченно по нескольку раз рассказывал о том, как у них обстояли дела на Украине. В детско-юношеский лагерь приглашали периодически милиционера-участкового, который курировал их территорию. Он приходил, осматривал, давал добро на дальнейшую деятельность и уходил. Но просто так он этими делами не занимался, - отказывался, и не всегда был в духе. Поэтому зампредседателя предложил председателю лагеря пригласить участкового и попросту напоить его. Зам разузнал где-то, что если милиционера напоить, то он «даст добро» и все подпишет. Эта процедура повторялась дважды в год или в полгода.
- И вот они сидят за столиками пьют. Председатель, зам и милиционер. На первый раз все прокатило, милиционер прилично выпил и отчалил восвояси.
На другой раз все вышло иначе. Милиционер сидел за теми же знакомыми столиками вместе с председателем, замом и пил. Его угощали. Потом его угостили еще. Потом переместились в детскую беседку, затем в летний домик. В конце вечера, - рассказывает Усатов, - иду, - смотрю, возле пивного ларька в пыли лежит фуражка милицейская, и неподалеку от ларька, возле забора лежит тот самый милиционер. Зам и председатель его так напоили, что после этого случая милиционер больше не приезжал с проверками. Говорят, - на время забыли о проверках, а после – уже присылали другого проверяющего. Тот, вроде не пил.
Усатов с гордостью рассказывал про одного товарища: «Он был чемпионом СССР по боксу армии среди стран Варшавского Договора»
Ходят выпить только мерзкие мужички, которые боятся своих жен, я же, если пью, то предпочитаю, как правило, нахуяриваться.
Да у меня и жены нет…
- Как Костику выдали права на машину? Он же больной совершенно!
- Ну тебе же диплом о присуждении степени как-то выдали!
Одной немке я сказал:
- На девятое мая мы разорим сорок немецких могил.
Почти начало стихотворения какого-нибудь…
Да и вообще, - пусть пиздуют к себе, обратно в Немецию.
Андрей про меня сказал кому-то, естественно чтобы приколоться:
- Вон, Леня диссертацию защитил! Но, тем не менее, ему это не мешает в лифте кнопки говном мазать!
К одной моей фотографии знакомая оставила комментарий:
- Но! Но! Но! Не забывайтесь, конгломерат маргиналов! Вас засудят за ваши сходки!
На этом фото мы проводим какой-то квартирник…
Разговор с одной американкой.
Она – в прилично подпитом состоянии.
Спрашиваю:
- Do you have a boyfriend?
Отвечает:
- Oh, no! usually he has me.
Потом мне сказали, что у них это такой прикол повсеместный.
Ваня Безрук написал для меня, и про меня два коротких стихотворения. Вот они:
Среди потоков черной
грязи
Выронил поэт свое
сердце –
Не донес его до народа.
Отличное стихо, на мой взгляд!
И еще одно. Тоже про меня:
Среди постельных сцен
И наготы столичного прилавка
Он на поруках бедноты
Вел диалоги с бесноватым рабством
В моменты острой социальной тошноты
Он выбегал нагой, и танцевал в парадной.
- Лежите тихо, - говорит Виталик двум чувакам, - смотрите в небо.
А потом они скажут своим бабам, что бились за правое дело. Не верьте им.
Еще говорят, что работать тяжело первые пять лет. Потом привыкаешь. Чудовищная же ломка личности, а!?
- У вас нет газеты случайно, чтоб завернуть?
- Что?
- Ну газеты, чтоб завернуть. Желательно «Наш город» или «Вечерний Тбилиси».
- «Наш город», - вряд ли, - говорю, - а вот «Вечерний Тбилиси» - я поищу…
Все ответы мы как раз найдем, в «Вечернем Тбилиси»...
Безысходность - она как дом напротив.
…И в ней не было совсем ничего красивого, скорее; но она так часто ходила по лестнице вниз курить, что он заметил всю ее отсутствовавшую красоту, которая, несомненно, была. Была же!
Есть в ней нечто, что глядя на нее, у него не приходило в голову никаких таких мыслей. Совсем.
Сила притяжения ее совершенно чиста.
Наверное, я навсегда запомню эту татуировку на твоем почти подростковом локте.
Она:
- Нас в институте всегда пугали третьим курсом.
Я:
- Лучше бы вас пугали Третьим Рейхом.
Иринка писала о себе:
- Я не долбоеб! Я просто панкую!
ЛЕТОМ 2011-го…
В перерывах днем я медитировал, - лежал с закрытыми глазами на лавке в раздевалке. Лавка собой представляла две толстых грубых доски, в промежуток между ними помещалась свободно рука. Лежать было неудобно. Лежал я, подложив обычно под голову панаму, грязную и пыльную. Помнится, я в ней еще ездил на раскопки когда-то. Под панамой находилась моя сумка; в ней помещалась как раз вся моя одежда: сменная и цивильная. Еще оставалось достаточно места, чтобы положить еды и несколько бутылок с питьевой водой.