– Ваше желание показать себя таким, какой вы есть, тронуло мою душу. В противоположном случае наше сотрудничество не дало бы никаких результатов. Я могу вам сказать, что вы прекрасно понимаете людей, которые вас окружают.
«Это потому, что я не трачу себя на слова. У меня есть время, чтобы наблюдать. А болезнь настолько стала частью меня, что я достаточно легко замечаю ее в других. Роман Кокто – прекрасный выбор для кого-то вроде меня. Деклассированный человек, который живет только иллюзиями, – это история Тома; и это моя история тоже. Поэтому я благодарю вас за то, что вы дали мне эти пути для размышления. Я знал у Кокто только «Красавицу и чудовище». Полусумасшедший старик-преподаватель заставил нас изучить эту вещь. Жан Маре, плохо загримированный под рыжего дикаря. И с ляжками как у танцовщицы».
– Я знал, что эта книга тронет вашу душу. По крайней мере, я этого желал. Я иногда делаю ставки.
«Мы все их делаем. Я тоже делаю их в Сети. Это такое же занятие, как любое другое».
– Я в этом не сомневаюсь. Вы знаете про пари Паскаля?
«Нет, а при чем тут оно?»
– Я просто хотел сказать, что люди делают ставки уже много лет и во всех областях.
«Паскаль был букмекером? Я этого не знал».
– Был в определенном смысле.
«И он выигрывал свои пари?»
– Его нет в живых, поэтому он не может нам ответить. А дать ответ мог бы только он. Он считал, что с точки зрения статистики верить в Бога лучше, чем не верить. Поэтому я не знаю, выиграл ли он.
«А я выиграл! Я поставил на победу французской сборной над английской. Никто в это не верил. Полстра – невероятный игрок. Он артист. Когда передает мяч, он, двигаясь, как будто чертит рисунок на поле, словно художник. У него все на своем месте, все имеет смысл. Как на картине Пинтуриккьо».
– Вы вызвали у меня интерес к этому игроку.
Я не думал, что когда-нибудь стану говорить со своими пациентами о футболе. Но нужно было признать то, что очевидно: этот вид спорта – неотъемлемая часть общества, и тот, кто желает избежать этой темы, мешает себе понять общество.
Дома я отыскал биографию Альбера Камю. На обложке была его фотография, где он показан в спортивной экипировке. Альбер Камю был вратарем команды «Рейсинг» Алжирского университета. Я быстро нашел для спорта поручителя-интеллектуала. Полноценного человека, у которого есть и голова, и ноги. И пусть плачут интеллектуалы, которых раздражает малейшее физическое усилие. Я пролистал книгу, которую никогда по-настоящему не читал. Одну из тех, которые купил и сразу поставил на полку. В начале одной главы – цитата из этого философа-романиста-футболиста-драматурга: «Тот небольшой запас морали, который у меня есть, я, в сущности, приобрел на футбольных полях и театральных сценах, и они останутся моими настоящими университетами»[10].
Значит, основой интеллектуального формирования Камю был футбол. А я-то нажимал на пульте кнопку переключения каналов каждый раз, когда видел на экране телевизора спортивное поле… Конечно, футбол не случайно стал самым распространенным в мире видом спорта. Во всем есть смысл – в движениях Полстры по полю, в косых поперечных линиях его передач, в словах Яна, в его ставках, в том, что он читает «Самозванца Тома».
Пуля, – сказал он себе. – я погиб, если не притворюсь мертвым.
Но в нем вымысел и действительность были одним целым. Гийом Тома умер.
Роман закончился. Я поднял взгляд на Яна, который во время чтения не отрываясь смотрел на меня. Нужно сосредоточиться, чтобы не повредить текст; нужно играть чувства… Меня испугало застывшее лицо подростка. Со времени нашей первой встречи его глаза приобрели привычку ничего не выражать.
Ян спрятался. Секунда за секундой проходила в тишине, и это молчание все не заканчивалось. Я встревожился. Он не хватался за свой планшет, не шевелился. Я решил сам нарушить молчание:
– Вы хорошо поняли финал романа?
По-прежнему никакого движения. Может быть, я плохо произнес свой вопрос? Я его повторил:
– Вы хорошо поняли финал романа?
Подросток остался неподвижным. Совершенно ясно: это болезнь. Я решил позвать его мать.
Она вошла почти сразу, как будто подслушивала у двери. Мои глаза внимательно всмотрелись в нее, потом снова стали глядеть на ее сына, который ни на что не отреагировал.