– Якова убили за национальность? – А я и не знал, что у котов так остро стоит национальный вопрос. Видать, тещу хорошо торкнуло.
– Не только. Они узнали, кто его отец, – теща разговаривала со мной как с психически неполноценным.
– А отец – он, что ли, жив? – Казалось, что мы ведем какую-то непонятную мне игру.
– Ты идиот, – вновь зашипела жена. – Конечно, он тогда был жив.
– А потом его тоже убили? – Ладно, я еще немного попытаюсь продержаться в этом дурдоме, хотя терпение уже на пределе.
– Говорят, он умер своей смертью, от болезни, – это снова теща. – Но я в это не верю, думаю отравили.
– Кто отравил? – Я решил дойти до конца этой фантасмагории.
– Кто-то из своих. Мешал он им. А так жалко, я целый день рыдала, когда узнала. – У тещи в глазу блеснула слеза. Соседей она в виду имела, что ли?
– Ладно, оставим отца в покое. А Якова-то кто все-таки убил? – Я ждал, теща задумалась. Лучше бы я пошел пить пиво.
А жена с ненавистью посмотрела на меня и яростно заорала:
– Кретин! Меньше по пивбарам шляться надо. Немцы его убили! Немцы! Не знает он!
– Немцы? – Я понял, что у кого-то из нас окончательно едет крыша. – А каким образом?
– Жанна, да он точно ничего не знает. Посмотри, не притворяется.
– А ну дыхни! – рявкнула жена. Я послушно дыхнул. – Странно, трезвый. В самом деле не знаешь, что его расстреляли?
– Рас-стре-ля-ли? – Кота стало безумно жалко. – Вот фашисты!
– Конечно, фашисты. Сначала за колючей проволокой держали. Издевались, – с готовностью поддержала мои выводы теща.
– За колючей проволокой? Садисты какие-то. А где это случилось?
– В Германии, конечно, – теща тяжело вздохнула.
– А что Яков делал в Германии? – Они все-таки надо мной издеваются, понятно, хотят доказать, что много пива пить вредно.
– Нет, ты в самом деле идиот или притворяешься? – с ужасом прошептала жена. – В плен его взяли. Думали на отца надавить. Но не получилось. И расстреляли.
Я больше не мог сказать ни слова. В моем воображении нарисовалась группа немцев, задавшихся целью уничтожить парочку котов из России. Причем старшему, видно, удалось смыться, а младшего они прихватили с собой в Германию, где посадили за колючую проволоку. А когда старшего изловить так и не удалось, тещиного Якова расстреляли. Что им сделал российский кот – непонятно. Может, у него чип вставлен в голову был? Или он работал на ФСБ? Сюр, точно, сюр…
Я почесал затылок и лихорадочно стал соображать, кого из нас срочно надо отправить в психиатрическую лечебницу. Жена сидела, надув губки. Теща от греха подальше поднялась и засобиралась домой, я осторожно хотел выразить ей сочувствие и пошел проводить до двери.
– Что так рано, мама? Посидели бы еще, чайку попили.
– С удовольствием бы, Гена, да надо идти. Кот дома голодный.
– Какой кот? – поперхнулся я. – Расстрелянный?
– Да что с тобой сегодня, Гена? Мой кот Яшка. – Я уже не понимал ничего. А перед глазами маячило в кружке холодное янтарного цвета пиво, аж слюна потекла.
– Ты зачем такой концерт устроил, Гена? – Жена обиженно посмотрела на меня, когда я в полном обалдении вошел в комнату. – Хотел перед мамой выглядеть двоечником, который не знает, как погиб Яков Сталин?
Они с тещей, оказывается, передачу по НТВ смотрели о сыне вождя народов.
А я все-таки сбегал за пивом, и мы потом еще долго не могли справиться с истерическим хохотом при упоминании имени тещиного кота.
Олег Гонозов
Невостребованная классика
В интернат для престарелых нагрянул артист областной филармонии Василий Собакин.
Семидесятилетний мастер художественного слова уже смирился со своей невостребованностью, но отказаться от любимого дела, которому отдал жизнь, тоже не мог. Он безвозмездно выступал то перед ветеранами педагогического труда, то в районном обществе инвалидов, то в клубе пенсионеров «Золотой возраст». Читал обычно русскую классику.
Вот и в этот раз, профессионально окинув взглядом полупустой зал, Василий Собакин начал со стихов солнца русской поэзии Александра Сергеевича Пушкина:
От Пушкина Собакин перешел к Есенину, которого любил с детства:
Эмоции переполняли чтеца, время от времени он закрывал глаза и заламывал руки. Публика затаенно молчала, лишь изредка с первого ряда раздавался скрип костыля.