«Интересно, это старые друзья или только что познакомились? – подумал Витька, примериваясь к своему замку. – Только о таком знакомстве хрен расскажешь. Спросят, где да как, а что ответить? Подружились ночью возле “Арки счастья”? Звучит сомнительно…»
Витька сунул монтировку в дужку замка и дернул вверх.
Замок не поддался.
«А ведь китаёза!» – хмыкнул Витька и поднажал.
Замок продолжал висеть.
«Ладно», – подумал Витька, принимаясь за дело всерьез.
И закипела работа, зазвенела на все лады.
Пот разъедал глаза, капал с кончика носа, но Витька этого уже не замечал – он был охвачен злым азартом, в огне которого сгорели и горечь, и апатия. Он чувствовал жесткие плечи товарищей, и на душе у него было легко и спокойно.
Ночь подходила к концу. Взмокшие мужики яростно работали ломами…
Павел Гушинец. Студенческие истории
В медицинском университете на одном потоке со мной учился Гриша. Такие Гриши – наборы стереотипов про сельских жителей – есть, наверное, в каждом ВУЗе страны. Мой однокурсник был медлителен, обманчиво туповат и прост, как кирпич. Прибавьте к этому 190 сантиметров роста и центнер веса – и это будет Гриша.
Поступил он по облегченному сельскому конкурсу и мечтал уехать обратно в свой глухой угол, чтобы там лечить людей. Учиться ему было мучительно трудно, но Гриша не сдавался. И от простоты его случались с Гришей всевозможные казусы.
Курс лекций по физиологии вел у нас вредный и очень принципиальный профессор. Больше всего на свете этот профессор не любил, когда на его лекции опаздывают. Поэтому, заходя в аудиторию, он запирал за собой дверь и оставлял «опаздунов» томиться в коридоре. В конце лекции он дотошно переписывал отсутствующих и опоздавших, а потом на экзамене донимал их дополнительными вопросами.
Всего этого Гриша не знал. На втором курсе со студенческой голодухи он устроился подрабатывать на стройку, и первые лекции по физиологии пропустил.
И вот – раннее осеннее утро. В огромную аудиторию на триста человек с грохотом вбегает табун студентов. Шум, гам, хихиканье девчонок. Раздается звонок, и в аудиторию, как Штирлиц, входит вредный профессор. Окидывает взглядом притихшую толпу и аккуратно запирает дверь изнутри.
– Итак, коллеги. Тема сегодняшнего занятия…
Тут дверь со скрипом прогибается внутрь. Очевидно, что кто-то опоздал на минуту и пытается запрыгнуть в последний вагон.
– О, опаздун. – На лице профессора появляется ехидная улыбка. – А что я говорил вам на первой лекции…
Дверь трещит снова.
– Упорный какой, – удивляется профессор.
Мы переглядываемся. Весь поток, кажется, на месте. Точно! Не хватает Гриши. Мы же не предупредили его о пунктике препода насчет опоздавших!
Дверь стонет.
– Можешь не стараться, не получится, – ехидничает препод.
И тут раздается глухой удар. Хлипкий замок двери не выдерживает, створка распахивается и с грохотом бьет о стену. В проеме появляется заспанный Гриша.
– Извините, – густым басом говорит он. – Дверь, наверное, рассохлась, плохо открывается.
Гриша прошел мимо оторопевшего профессора и невозмутимо сел на первый ряд.
От такой наглости препод слегка ошалел. Посмотрел на выломанную дверь, на Гришу, снова на дверь.
– Да вы продолжайте, продолжайте, – милостиво разрешил Гриша.
Профессор кашлянул и начал лекцию. И дверь после этого случая больше не запирал.
Вторая история случилась, когда мы окончили первые курсы и перешли к практике в многочисленных клиниках города.
Однажды к нам на лекцию по педиатрии пришла симпатичная молодая преподавательница, откашлялась в микрофон и представилась:
– Самохвал Светлана Викторовна. Ассистент кафедры.
Медики всегда отличались специфическим чувством юмора. Девушка была маленькая, хрупкая. Конечно же, вскоре мы переименовали ее в Самосвал.
Гриша на педиатрию забил. В конце концов, педиатром он быть не хотел. На лекции не ходил вообще, практикумы пропускал. А так как занятия вели разные преподаватели, Светлану Викторовну он ни разу в глаза не видел. И вот таким макаром дотянул Гриша до сессии с неподписанной зачеткой. Сунулся к заведующему кафедры – тот в отпуске, оставил после себя Светлану Викторовну зачеты ставить и улетел в теплые края. А сессия все ближе. Гриша рвет на себе волосы, в глазах – паника. Наша староста ему и говорит:
– Экзамен завтра, вали к Самосвалу, она тебе зачет подпишет, она добрая.
Гриша про прозвище преподавательницы ни сном ни духом. Решил, что если Самосвал – то что-то грозное, предпенсионного возраста. Заходит в ординаторскую, и тут его клемануло: напрочь забыл, как преподшу зовут. А как она выглядит, он и не знал никогда. Увидел симпатичную девушку в белом халатике – решил, медсестра, наверное.