Я начал приводить в порядок дела Бенни и постепенно разобрал по доскам его дом. Бенни не доверял банкам, и я знал, что где-то он прятал свою кубышку. Поиски заняли три недели, но увенчались успехом. Вместе с выручкой от распродажи я собрал десять тысяч, а с тех пор приумножил их до сотни. Теперь вам ясно, что, если бы не черная магия, меня не было бы здесь.
Карстерс закончил рассказ, и что-то заставило меня оглянуться и посмотреть на Джексона; тот злобно глядел на хозяина темными, горящими на бледном лице глазами.
— Твое имя не Карстерс! — резко воскликнул инженер. — Ты — Томпсон! А я — Айзексон, тот самый ребенок, которого ты ограбил!
Не успел я осознать происходящее, как он вскочил, и блестящий нож вонзился в грудь Карстерса. Я услышал крик молодого еврея:
— Негодяй, ты заплатил этому дьяволу, чтобы он убил мою мать!
Талмидж Пауэлл
Завтрак Атиллы
В то жаркое, обычное для Флориды утро я опоздал на работу на десять минут и решил, что Сэм Трекл устроит мне горячий денек.
Я работал на этого неряшливого здоровяка не по собственному желанию, а из-за ошибки, совершенной два года назад. Мне нужны были деньги для оплаты последнего учебного года в колледже, и я завербовался на рубку кипариса. Работа была тяжелой, но платили хорошо. Однажды субботним вечером, после недельной работы в болотах, наша рабочая команда забрела в ближайший городишко. Один из местных ловкачей попытался было прокатить меня на жульнической игре в кости, случилась небольшая размолвка — он ухватился за нож, а я проехался по его голове бутылкой.
Вышло так, что он оказался сынком шерифа и именно этого округа. Мне приписали нападение с оружием и покушение на убийство. Присяжные оказались сплошь двоюродной родней и друзьями, но не моими.
Прошло два года, и офицер полиции по делам об условных освобождениях представил меня Сэму Треклу. Платить много Сэм не мог, а в моем положении много и не попросишь — короче, у нас обоих не было выбора.
Предприятие Сэма располагалось на старом, заброшенном участке пляжа: это было вместительное, смахивающее на амбар строение, обшитое покоробленными от солнца досками и называвшееся «Тропический аквариум». По соседству находились забегаловки с музыкальными автоматами, заведения со стриптизом, аттракционы, тиры и сувенирные лавки.
В те времена, когда отец Сэма основал это дело, «Аквариум» пользовался большим успехом. Теперь же на всем лежала печать запустения. Выцветшие надписи, украшавшие постройку, гласили: «Прожорливые акулы-людоеды семи морей», «Берегись — гигантский скат Манта Рэй», «Синяя акула-великан пожирает свой обед», «Можете покормить нашу дельфиниху Тилли». Входная плата 1 доллар. Представления дважды в день.
В ту минуту, когда моя побитая развалюха, чихая, въехала на автостоянку, покрытую ракушечником, откуда-то изнутри «Аквариума» заорал хозяин:
— Маккензи, живо надевай маску и плавки, если вообще собираешься работать!
Проходя мимо кассовой будки, за пыльным стеклом я увидел Сэма: он прикреплял к стенке грубо намалеванное объявление, сообщавшее незаинтересованной публике, что сегодня мы закрыты.
Натягивая в крохотной раздевалке плавательное снаряжение, я мысленно произвел ставшее для меня ритуалом арифметическое действие, то есть вычел единицу из того заветного числа, которое сидело у меня в голове днем и ночью. На сегодняшний день остаток равнялся девяносто одному. Еще девяносто один день, и мой срок истечет.
Сэм ожидал меня у резервуаров, держа в руке шестифутовую бамбуковую палку. На нем был измятый костюм цвета хаки и тропический шлем, из-под которого виднелась смуглая, отталкивающая физиономия. Мне подумалось, беда хозяина в том, что он не любит обе реальности — и ту, что вокруг него, и ту, что помещается под его черепной коробкой.
— Привет, Сэм.
Ответом послужила презрительная гримаса. Наверно, подрался ночью со своей Долорес. Встретил он ее в баре, и с год назад они поженились. Никто от этого не выиграл: Долорес была вдвое моложе его, с грубовато-смазливым лицом и замашками матерой хищницы. Туповатая, подверженная меланхолии женщина прониклась ко мне ненавистью, потому что я увиливал от ее приставаний.
Еще девяносто один день она будет пилить Сэма, а тот — устраивать мне веселую жизнь. Лишь девяносто один — и кошмару конец.