Противоположностью зиме стала передышка в виде короткого лета, благодаря выпасу скота принесшая народу небольшое облегчение. Мы получили, мои спутники и я, некое удовольствие вновь увидеть пресную воду в ее жидком состоянии, так что стало возможным помыться, чего мы не делали с нашего появления в Киркезунде в прошлом году. Я восхитился, что Бог воздал внезапной щедростью цветения за мрак, который ему предшествовал. Плебейская рука украсила мою лачугу букетами, регулярно обновляемыми. Мне повезло, что во время солнцестояния, несмотря на близость гор к нашему югу, луч солнца приходил освещать камнеломки и гусиные лапки, кои саксонцы и французы именуют пятилистниками. Но летние радости были омрачены большими и хлопотными делами.
Казнь недостойного священника и его плебейки должна была, безусловно, приостановить практику порабощения, но не практику блуда и инцеста. Я с грустью узнал, что по одной из превратностей судьбы, коими заведует Лукавый, теперь уже христианские женщины отдавались плебеям, включая своих сыновей и отцов по крови, чтобы обеспечить таким образом пропитание и содержание; ибо сила этих людей, их способности к охоте делали из них спутников более желанных, чем христианские мужья, ослабленные болезнью и голодом. Посему я принял решение относиться к этому греху не слишком сурово, в сравнении с тем бедствием, коим стал у этих женщин грех отступничества. Ибо плебеи, с коими они соединялись в пары для совместного проживания, вопреки какому-никакому христианскому образованию и вопреки моему присутствию в соборе, возвращались к пагубным верованиям предков, почитавших лишь природные вещи, такие как ветер, лед, течение воды и дичь, которым, по невежеству своему или порочности, они приписывали дух и волю, мстительную или щедрую. Их христианские сожительницы были этим заражены. Мои люди и я застали не одну из них за жутким смешением в одних и тех же обрядах варварских заклинаний и христианских молитв. Вплоть до языка, который был испорчен или соединялся с латынью нашей родины и невнятным дикарским говором этих охотников. Я поощрил Эйнара Соккасона к тому, чтобы созвать народное собрание, обещая ему, что мои люди, вооруженные на всякий случай, будут удерживать плебеев в стороне. Эйнар воздал хвалу моей большой твердости в борьбе с безбожием, одобрительно упомянул справедливую казнь старого священника и его подружки, оплакал расцвет язычества и беспутства женщин с плебеями. «Разве не видно, – восклицал он, – что им мало принимать их в своих кроватях и жить, подобно блудницам, когда их ласки оплачиваются парой клочьев тюленьего мяса, разве не видно, что они привязаны к ним до того, что бросают свои очаги и отправляются с ними жить как дикие звери? Поглядите на их зубы и отдалите от вас тех, чьи челюсти разрушены пережевыванием шкур. Это неблагочестивое занятие, оскверняющее уста, предназначенные для того, чтобы принимать Тело Господне. Вдохните их запах и откажитесь от тех, что исходят нашатырным душком, ибо это знак, что они предались, плебейкам подобно, обычаю мыть голову мочой. Отрекитесь от ваших жен и изгоните ваших дочерей, если вы застанете их за отправлением языческих обрядов. Пусть они лучше умрут, чем опускаться до такого». Я в свою очередь взял слово. «Изгоняйте неверность, коя просочилась в веру. Не допускайте больше на службе, в притворе, где я наделяю вас благами культа, этих бубнов, этих палочек из моржовой кости, этих танцев медведей в клетке, слишком часто сопровождающих песнопения, кои я до вас доношу. Изобличайте тех плебеев, кои осмеливаются разыгрывать из себя жрецов; я прикажу их сжигать. Вы узнаете их по множеству их богов, вы, у которых только один, по их вере, что у Луны есть большая душа и что мертвые возрождаются в тех, кому дают их имена». Эйнар в порыве страсти порицал мою мягкость и осторожность моей политики, отдавая голос за всеобщую казнь. Я спорил тем увереннее, что понимал правомерность такого мнения. Не народное это дело, сказал я, замещать власть Церкви в вопросах, касающихся догмы и обрядов: для этого послан я. Несколько стариков бросили вызов моей власти, утверждая, против всякого разума, что речь идет о гражданском споре. Не плебеи ли возжелали своих женщин? В обстоятельствах менее вопиющих, не челядь ли, юная поросль с ферм, подозревалась в бунте? Бастарды имеются в домишках у многих, и это дело отцов – свободно являть на них свою власть, максимальную доверенную обычаем. Я прекрасно ответил этому последнему умнику, что Евангелие не дает отцу никакого права на жизнь его детей, а они мне дерзко напомнили о Библии и Аврааме – неожиданно воскресшее знание в этих крестьянских головах. Собрание закончилось смутой и смертельными воплями; оно рассыпалось по берегу, вокруг домов, в поисках жертв избиения. Мне пришлось отдать распоряжения моим людям, которые из защитников собрания от плебеев превратились в защитников плебеев от собрания. Богу было неугодно, чтобы все завершилось без кровопролития. Так погибли трое самых приметных христиан, но лишь после того, как расправились с равным числом плебеев. Так оказался я в состоянии войны со стадом, коему был определен пастырем. Кое-какие из тех женщин, заплаканные от мольбы, ползали по прибрежному песку, обнимая мои колени. Кровь из их ран окрашивала тающий снег. Я мигом дал им понять, что я хоть и назначен им в защитники, но это не значит, будто им дозволено запросто хвататься за легата Вашего Высокопреосвященства; я велел выпороть одну из них, она умерла от этого, вовсе без моего приказания. Я не смог помешать тому, что тело ее было брошено собакам. Но этот несчастный случай явился счастливым поводом показать, что я держу весы моего правосудия в равновесии между христианами и плебеями и что я без колебаний караю злоупотребления обеих сторон. Моя справедливость доказывалась двумя противоположными источниками крови, которую я заставил пролиться. Суматоха была усмирена такой политикой, но не в меньшей степени утолением жажды крови. Эйнар Соккасон и старейшины преклонили колена и публично покаялись.