9
Странно было видеть, как мой маленький народ повернулся против меня, когда я покидал во спасение его убежище, кое давал мне кафедральный собор, и убогое содержание, состоящее из сухих лепешек, которые я делил с молодой плебейкой, и когда я направлялся ради любви к нему навстречу ужасам ледяного моря. Бешенство народа росло по мере моих приготовлений. Я думал, что могу – без того, чтобы нанести вред безопасности судна, – приказать вытащить его на сушу, дабы удобнее было работать. Недоброжелательство принудило меня день и ночь держать вооруженную охрану. Конопачение, столярные работы и погрузка производились в тени щитов и под прикрытием луков. Мы спали в «Коротком Змее», служившем, таким образом, защитой против тех, кого он некогда готовился оборонять. Не всегда уворачивались мы от камней, что бросали в нас дети, подстрекаемые родителями, а «Короткий Змей» – от попыток поджога, злоумышляемых при помощи пращей, из коих вылетали комья подожженного торфа; так расточался огонь, который, с наступлением морозов, мог спасти нескольких младенцев. Я даровал Богу печаль видеть меня до такой степени недооцененным или недопонятым. Но гораздо большая мука еще была впереди. На заре дня отправления, когда «Короткий Змей», толкаемый командой, начал скользить к морю, молодая плебейка, которую я пригласил согласно моим решениям и ее собственным, внезапно отказалась взойти на борт и протянула мне своего сына, как протягивают дароносицу. Я едва успел подхватить его, когда нос корабля уже был в воде и боцман отмерял такт первых ударов весел. Вот почему я увидел с ужасом, как толпа, собравшаяся на берегу, побивает камнями эту Аварану, которую, успела сказать она, испуская дух, я так нежно любил.