— Можешь не отвечать. Понимаю.
— Можно, и я спрошу? — тихо сказал Дорджа.
— Не спрашивай. Не знаю.
— Вот так и любят.
— Все это гораздо сложнее. Тут что-то больше.
— Интересно.
— Что интересно?
— Больше, чем любовь?
Галя не отвечала.
— Ты хочешь тут остаться? — спросил Дорджа.
— Навсегда? — Она хотела быть честной в этом разговоре, ответить было нелегко. — Я, кажется, вешаюсь ему на шею.
— Не понимаю, что говоришь! — со злостью сказал Дорджа.
— Плохо учу тебя по-русски!
Она быстро пошла по тропе. Дорджа догнал, повернул двумя руками к себе лицом и бешено тряс за плечи.
— Нет, хорошо учишь! Хорошо! Хорошо!
40
В теплый день, какие бывают перед снегом, низко стелился дым костров. В сырой ложбине на косогоре десятки комсомольцев — из строительных отрядов, из изыскательской партии — копали лунки, разносили саженцы, сажали и окучивали деревца, обвязывали их от холодов ветками ели. Воскресник — «День леса».
Летягин шел среди посадок, и все его подзывали, спрашивали, показывали свою работу. А он очень устал. И у него о другом была забота. Он поглядывал на горы, затянутые облаками.
Галя работала в одной группе с Костей и Василием Васильевичем, но взглядом следила за Иваном Егорычем.
Бимбиреков расположился с зеркальцем, помазком и бритвой среди камней. Он уже вытирал щеки полотенцем и подозвал к себе Летягина.
— Садись, побрею. Юбиляр!
— Нет, уж я сам.
— Имей в виду — вечером пельмени под гитару. Дело не в том, что ты юбиляр… Подбодрим людей. Уж я лучше знаю, когда пить, когда выпивать.
Галя передала Косте деревце и отошла. Зигзагами — от лунки к лунке, переговариваясь с ребятами, — она направилась в сторону Ивана Егорыча.
У Летягина было дочерна утомленное, помертвевшее лицо. Он брился. И вдруг заснул с бритвой в руке. Вздрогнул и снова начал бриться.
А за столом, доставленным сюда с базы вместе с котлами и посудой, Прасковья Саввишна лепила пельмени.
Дорджа с лопатой подошел к столу.
— Леди Гамильтон, покорми меня, пожалуйста. Я голодный…
Он ел хлеб, запивая молоком, глядел, как стряпуха ловко лепит пельмени.
— Галочку не видела? — спросил Дорджа.
— Не видела я вашей Галочки.
— Хорошо кормишь. Спасибо. Уеду — буду тебя вспоминать, Леди Гамильтон.
— Ты так не зови меня. Какая я леди? Я Прасковья Саввишна… Думаешь, ты один девочку ищешь? Бимбиреков тоже спрашивал.
— Я когда-то буду его бить.
— Позвать его?
— Нет, пускай пока шутит.
— Он веселый.
Дорджа брел по ложбине среди работающих. Вытянув шею, он заметил в сторонке Галю и Летягина. Издали видно, как Галя с руками за спиной подошла к Ивану Егорычу. Вот он бросил полотенце на камень. Вот они пошли вдвоем. Вот присели в сторонке на камнях. Они говорили о чем-то — Галя доказывала, он слушал молча, изредка возражал… Дорджа не слышал разговора, только хорошо понимал, что разговор невеселый.
Подойдя к Бимбирекову, он тронул его за рукав.
— О чем они там разговаривают? Не знаете? — спросил он, показывая на Галю и Летягина.
— Ты себе в блокнот запиши: «Милые ссорятся — только… чешутся».
Смешно почесывая волосатую грудь, Бимбиреков откровенно веселился.
Удивительно непроницаемо было в иные минуты лицо Дорджи. Почувствовав что-то неладное, Бимбиреков быстро обернулся к нему.
Дорджа шел на него, пригнув голову, со сжатыми кулаками. Бимбиреков попытался скрутить ему руки. Никто не заметил этой безмолвной схватки.
Дорджа бил головой в грудь. Его очки полетели на землю. Толстяк инженер и худенький студент точно даже и не дрались, а играли. Только лицо Дорджи без очков — страшное.
— Ну-ну, погоди… Что я такого сказал… Очки затопчешь, дурень! — пыхтя и смеясь, говорил Бимбиреков.
Они одновременно нагнулись за очками.
А когда подняли головы — озлобление уже прошло, они почти улыбались.
— А чудно́ глядеть на нас со стороны, как думаешь? — сказал Бимбиреков, утирая пот. — Неудачники в любви сочувствия не вызывают. Как на этот счет у тебя на родине?
— Одинаково. Во всем мире одинаково.
— Мы с тобой олухи царя небесного.
— Что такое — о-лу-хи?
— Это мы с тобой, — с нежностью сказал Бимбиреков.
41
По горной тропе, по валунам бездорожья поднимался «газик»-вездеход. В машине двое — шофер и Калинушкин. Вот они увидели костры, молодежь на лужайке. Услышали баян.