Тётка Груня вытерла рукавицей нос.
— Врёшь.
Митька с Лилькой тоже поняли, что Коршун врёт.
— Вот и не вру, — сказал Стёпка, — а тебе жалко, что поеду. Вам ещё лучше будет. Пугай на станции лошадь будет караулить.
Тётка Груня посмотрела на собаку, которая бежала за дровнями, высунув язык, и сдалась.
— Бес с тобой, поезжай, мне-то что. Но-о-о! Милой! — и огрела лошадь кнутом.
— Але, Пугай, — свистнул Стёпка.
Пугай обогнал лошадь и, высоко вскидывая задние ноги, пулей пустился по дороге.
— Видал-миндал, — и Стёпка хвастливо щёлкнул языком.
— Стёп, а тебя мать в самом деле пустила? — спросил Митька.
Стёпка ткнул Митьке под рёбра кулак.
— Молчи, дурень, умнее будешь. Понятно? — и Стёпка как барин развалился на плетёнке. — А ну-ка, Лилька, кинь яблочко, — приказал он.
— Подумаешь, какой командир нашёлся. Не дам!
Стёпка с презрением посмотрел на неё и плюнул.
Лильку это ещё больше оскорбило. Однако ссориться с ребятами в дороге ей было совсем не выгодно.
— Если бы ты попросил как порядочный человек — может быть, я и дала бы, — сказала Лилька.
Просить яблоко как порядочному человеку Стёпке не хотелось. Это Лильку ещё больше обозлило. Но желание помириться со Стёпкой, который ей нравился больше всех мальчишек, было сильнее обиды.
— На уж, подавись, — сказала Лилька и кинула Стёпке огромное краснобокое яблоко.
«Самое лучшее выбрала», — подумал Митька, и сердце от ревности у него так сжалось, что показались слёзы. Чтоб скрыть их, Митька потупился и стиснул зубы.
— На и тебе, — сказала Лилька и положила ему на колени яблоко, правда, не такое красивое, но тоже ничего.
Хорошо зимой на санках! Снег под полозьями скрипит, повизгивает. Впереди, взлягивая задними ногами, бежит Пугай, за ним хлопает копытами и машет хвостом лошадь, по сторонам тянутся чёрные, словно обугленные, кусты. Тёмные ели, угрюмо насупясь, медленно плывут навстречу и так же тихо, безмолвно удаляются. На ухабах санки подкидывает, ребята утыкаются носами в широченную спину тётки Груни и заразительно хохочут. Тётка Груня, помахивая кнутом, погоняет лошадь и сыплет прибаутками.
— Но, милый вороной, самый дорогой!
Чудесно! На душе так легко и отрадно, как будто и нет никакой войны, не стреляют где-то пушки и не приходят в деревню извещения, что такой-то в этот день погиб смертью храбрых…
Стёпка доел яблоко, бросил в снег огрызок и сказал:
— Кислятина, а не яблоки.
Лилька вспыхнула и надула губы…
Глава VII.
Пир во время голодной зимы. Сорока вещает. К чему приводит неосторожность и зазнайство. Миха заселяется на чердаке Стёпиного дома
Шора — это крытый ток, проще — крыша на столбах, а ещё проще — огромный сарай без стен.
В шору свозили с полей рожь, пшеницу, овёс, горох, гречиху, лён. А потом всё это здесь обмолачивали… После обмолота оставались вороха мякины. И зимой шора превращалась в дармовую общественную столовую для птиц. Какие на этих ворохах мякины закатывались пиры и обеды!
Хозяевами шоры считались голуби. Зимой со всей деревни слетались воробьи, здесь день-деньской околачивались болтливые сороки, из леса прилетали клесты с рябчиками. В соломе во множестве водились серые мышки и даже крысы.
Первой заметила Миху сорока. Она сидела на крыше и вертелась, как заводная игрушка.
— Тра-ра-ра, тра-ра! — заверещала сорока.
Птицы в столовом насторожились.
— Чив-чив-чи! Чив-чив-чи! — в смятении закричали воробьи и захлопали крыльями. И только молодой воробышек, не обращая внимания на сороку, весело прыгал и задорно чирикал. Чёрной бомбой ворвался в столовую Миха. Воробьи брызнули во все стороны. Голуби с громким хлопаньем взлетели под крышу и уселись на перекладину. Молодой воробей, еле вырвавшись из лап кота, примостился на жёрдочку, посмотрел на свой хвост, в котором осталось два пера, и жалобно чирикнул.
— Тра-ра-ра, тра-ра! — не переводя дыхания, сыпала сорока, что, видимо, означало: «Я говорила вам, я говорила. Вы не слушали, вы не слушали».
Миха покосился на неё жёлтым глазом, злобно фыркнул, обошёл шору, обнюхал мякинные вороха, вдруг незаметно юркнул под веялку и там притаился.
Наступило молчание. Первой нарушила тишину, конечно, сорока. Она задёргалась как на пружине и принялась трещать: «Тра… Тра… Трррр» — «Спрятался, спрятался, спрятался».
Птицы и без неё опасливо косились на веялку.