Митька захохотал, а Стёпка обиделся.
— Тебе смешно. Побыл бы ты на моём месте, небось в сосульку бы превратился. А я выжил! Ночь морозная, ветер злющий. Думаю, надо как-то спасаться. Вылез из-под танка. Смотрю, люки открыты. Я обрадовался. Хоть можно малость согреться в танке.
Митька схватил Стёпку за руку:
— Неужто в танк забрался?!
— Забрался! — Стёпка тяжко вздохнул. — Только когда залезал — шапка с головы свалилась, ветер её подхватил и унёс. Остался я без шапки. Хорошо, что у меня волосы густые, как овчина. Пощупай, какие у меня волосы.
Митька пощупал Стёпкины волосы и сказал, что они густые, как баранья шуба.
— Если б не волосы, наверняка бы меня отправили в «могилёвскую». Ты думаешь, в танке тепло? Ха, тепло! В погребе в сто раз теплее. А мне наплевать, только бы до фронта добраться. Сжал я зубы и еду. А холодно невтерпёж. Вдруг как кольнёт мне уши. Словно гвоздём их через голову насквозь проткнули. Схватился я за уши — как ледяшки. Пощёлкал — звенят. Я давай их щипать. Изо всех сил щиплю — не больно. Ну, я сразу догадался, что отморозил уши. Если бы снег был, я их сразу бы оттёр. А где же в танке найдёшь снег? Поезд мчится, как сумасшедший. Если бы он хоть на минуту остановился, я набрал бы снегу и спас бы уши.
Стёпка замолчал, опустил голову.
— А дальше? — спросил Митька. — На фронт-то попал?
— Попал, — неохотно ответил Стёпка. — Как раз к самому фронту поезд подошёл.
— Рассказывай, рассказывай. До самого интересного места дошёл и молчит, — возмутился Митька.
— Да чего рассказывать, — Стёпка посмотрел на потолок. — Разыскал главного начальника фронта и сказал ему, что воевать приехал. Он мне говорит: «Поезжай домой лечить уши. Какой же ты вояка без ушей?» Да я и сам понимал: какой же я боец без ушей? — И Стёпка тяжко вздохнул. — Если б я не потерял шапку, теперь наверняка бы в разведку ходил за «языком». Из-за чего погорел? Из-за дурацкой шапки!
— Глупо из-за шапки погореть, — посочувствовал Митька.
Стёпка подошёл к окну, стал пристально разглядывать запушённые инеем стёкла.
— Ну, а потом? — спросил Локоть.
— Потом забинтовали уши и повезли в Веригино.
— А как тебя везли? — пытал Митька.
Стёпке не хотелось отвечать на вопросы, смотреть в глаза товарищу.
— Поездом повезли. Понятно? — сердито спросил он.
— Каким? Санитарным, с ранеными вместе?
— Конечно, санитарным и с ранеными вместе.
— А почему тебя в госпиталь не взяли?
Такого вопроса Стёпка, видимо, не ожидал. Он нахмурился и буркнул:
— Сам не захотел в госпиталь.
Митька хотел сказать: «Не ври!», — но побоялся, что Стёпка обидится и совсем перестанет разговаривать. Во всё, что говорил Коршун, Митька верил и не верил. О том, как пробирался к фронту, как отморозил уши, он рассказывал подробно и с удовольствием. А конец, самое интересное место, скомкал. Митьке показалось это подозрительным.
— А фронт ты видел? — спросил он.
— Конечно, видел! — озлобленно закричал Стёпка. — Совсем рядом был!
— Какой он?
— Обыкновенный. Пушки выстроились в ряд и лупят почём зря. Пулемёты строчат… танки.
— А самолёты?
— Самолётов там больше, чем ворон в нашей деревне. Всё время летают и бомбят. В общем, Локоть, фронт есть фронт. Это тебе не в снежки с Лаптем играть. Там в один миг голову снесут. Свалится сверху вот такая штукенция, — Стёпка показал руками, — и, как муху, прихлопнет.
Однако это не очень-то убедительно звучало, и Митька продолжал допрашивать:
— А фрицев ты видел?
Стёпка презрительно усмехнулся:
— Мне на них и смотреть-то надоело.
— Какие они?
Стёпку взорвало:
— Вот пристал, как банным лист. Что, ты не знаешь, какие фрицы? Звери.
— Неужели с рогами?
Стёпка безнадёжно махнул рукой:
— А ну тебя. С таким дураком и разговаривать не хочется.
Митька обиделся.
— Пусть я буду дурак. А ты всё это выдумал.
Стёпка засмеялся, потом вытащил из-под кровати сумку и, загадочно улыбаясь, спросил:
— По-твоему, я всё выдумал? Хорошо. Попробуй ты так выдумать.
Он развязал мешок, покопался в нём и вынул горсть патронных гильз. Митька схватил их и стал внимательно рассматривать.
— Фашистские, — пояснил Стёпка. — А сейчас я тебе покажу такое… Смотри, чтоб глаза не лопнули, — и он вытащил немецким пистолет с обгоревшей рукояткой и без курка.