Я даже встал – настолько смешным было воспоминание. Просто встать, безмятежно подойти к кассе, сунуть счет, не говоря ни слова, положить деньги – вот чего мне захотелось в эту минуту. Еще мне доставила удовольствие сама мысль, что мне почти ничего не нужно менять в своем поведении, чтобы это проделать. Энергичное, а потом и веселое отвращение ко всем категориям, дефинициям и абстракциям, которые только что занимали мои мысли, вынудило меня даже ненадолго остановиться у выхода. Я попытался рыгнуть; кока-кола помогла. Толстощекий студент с коротко остриженными волосами, с жирными ляжками – он был в шортах и в спортивных тапочках – столкнулся со мной в дверях, и я в ужасе отпрянул от него, ошеломленный мыслью, что вот ведь когда-нибудь найдется человек, которому взбредет на ум шальная идея сказать нечто обобщенное об этом индивиде, попытаться его типизировать и объявить представителем чего-то. Ни с того ни с сего я сказал: «Привет!», нахально уставился на него, и он тоже поздоровался. Лицо его запечатлелось как образ, неожиданно подлинный и живой, и внезапно я понял, почему с некоторых пор люблю читать только простые истории про самых обыкновенных людей. Или вот эта женщина, кассирша в закусочной! Крашеная блондинка, но, видно, красилась она давно: у корней проступали черные волосы. Рядом с кассой она неизвестно зачем выставила маленький американский флаг. И все. И ничего больше. В моем воспоминании ее лицо высветилось и сделалось загадочно-своенравным, точно лик святой. Я еще раз оглянулся вслед толстому студенту: на спине его рубашки красовался портрет Эла Уилсона, солиста ансамбля «Canned Heat» [3]. Эл Уилсон был низенький упитанный паренек, лицо прыщавое, прыщи видны даже по телевизору, он носил очки. Несколько месяцев назад его нашли убитым в его собственном спальном мешке возле его же собственного дома в Лорел-Кэньон, под Лос-Анджелесом. Тонким, нежным голоском он пел «On The Road Again» [4] и «Going Up The Country» [5]. Его смерть иначе, чем смерть Джими Хендрикса и Дженис Джоплин [6], к которым я, как вообще к рок-музыке, относился все равнодушней, задела меня и до сих пор не давала покоя, а мысли о его короткой жизни, которую я только теперь начал понимать, часто мешали заснуть по ночам, врываясь в дрему толчками боли. Мне вспомнились две строчки, и по дороге к отелю я повторял их про себя на разные лады:
В подвале отеля рядом с парикмахерской был бар, я долго сидел там в полутьме и жевал хрустящий картофель; пил я текилу [8], барменша время от времени подходила ко мне с новым пакетиком картофеля и высыпала его на тарелку. За соседним столиком расположились двое мужчин, я прислушивался к их разговору, пока не понял, что это бизнесмены из Фолл-Ривер, городка неподалеку отсюда. Потом к ним подсела барменша; я изучал этих троих внимательно, но без любопытства. Втроем им было тесновато за одним столиком, но они, похоже, этого не замечали: раздвинув стаканы из-под виски, которые барменша, видно, не убирала умышленно, они затеяли игру в кости по правилам покера – комбинации выпавших чисел заменяли им карты. В баре было почти совсем тихо, только маленький вентилятор жужжал на стойке да позвякивали стаканы, когда костяшки стукались о них; из-за стойки слышалось шуршание магнитофона – перематывалась лента. Я заметил, что только теперь постепенно начинаю воспринимать окружающее без напряжения.
Барменша махнула, подзывая меня к столику, но только когда один из бизнесменов пододвинул свободный стул и указал на него, я подошел. Сперва я просто следил за игрой, потом сыграл разок, но больше не пробовал: кубики плохо меня слушались, то и дело падали под стол. Я заказал еще мексиканской водки, и барменша пошла к стойке за бутылкой, по пути включив магнитофон. Вернувшись, она взяла щепотку соли, посыпала на тыльную сторону руки, слизнула, несколько крупинок соли упало на стол. Она допила водку из моего стакана. На бутылке была этикетка: агава на фоне ослепительно желтых песков; магнитофон играл музыку из вестернов: мужской хор пел песню о кавалерии Соединенных Штатов, потом пение смолкло и стали слышны только звуки труб, как бы постепенно удалявшихся, а под конец замерли и они, и осталась лишь одна тихая мелодия, которую выводили на губной гармошке. Барменша рассказывала о сыне, который служит в армии; я попросил разрешения сыграть еще разок.
6
Джими Хендрикс (1942–1970) и Дженис Джоплин (1943–1970) – звезды американской эстрады 1960-х годов, оба покончили жизнь самоубийством.