В один из дней Ольга и Павел Косма не спустились на обед. Не появились они и к ужину. Кристина первая обратила на это внимание и спросила Догару. Он, естественно, ничего не знал. Девочка была явно расстроена. Ночью спала плохо. Забеспокоился и Догару. Но что он мог сделать? К утреннему чаю вышел один Косма. Что-то сказал дежурной, та кивнула и пошла на кухню. И снова — Догару и глазом не успел моргнуть — девочка уже стояла перед Космой.
— Что случилось с доамной? Она плохо себя чувствует?
Косма поднял тяжелый взгляд, тупо посмотрел перед собой и глухо проворчал:
— А тебе что за дело?
Но Кристина не испугалась, взяла его за руку и тихо сказала, заглядывая в глаза:
— Зачем вы так? Даже если я маленькая, честное слово, не заслужила. Жалко, не знаю, в каком вы номере, а то бы пришла ее проведать.
Косма молчал, прикусив губу. Потом, пересилив себя, ответил:
— В двадцать втором.
Больше часа ждал Догару возвращения Кристи. Наконец она появилась. Глаза были грустными.
— Прости, папа. Я была с доамной Ольгой. Ей нехорошо. Она боится.
— Чего?
— Родов. Но она ничего мужу не говорит, потому что он и так напуган.
— А почему она не уезжает в Бухарест?
— Вчера был врач и сказал, что это опасно. Советовал не двигаться.
— Хорошо, пей чай. Остыл совсем.
— И еще кое-что, папа. Она просила передать тебе письмо, но только когда мы будем в номере.
Догару был изумлен, но ни слова не произнес. Когда они поднялись в комнату, Кристи вручила ему конверт, взяла в руки плащик и попросила:
— Можно я погуляю немного? Ты не обидишься?
Догару подошел к девочке, погладил ее блестящие волосы, взял ладошку в свою руку и сказал:
— Тебе незачем уходить, доченька. От тебя у меня нет секретов. В самом деле, мне очень нравится Ольга. Я высоко ее ценю и уважаю. Но в ее письме не может быть ничего такого, чего мы не могли бы прочесть вдвоем. Давай откроем его вместе.
В конверте оказался конверт поменьше, адресованный Ольге, и записка. Догару прочитал ее вслух.
Уважаемый товарищ Догару, вчера я получила письмо, которое прилагаю. Автор его, товарищ Дамаскин, является ответственным секретарем «Фэклии». Пожалуй, было бы лучше добавить — пока. Нет, ничего предосудительного он не совершил. Возможно, я не все поняла в его письме. Но оно в своем роде крик отчаяния. Зная, где Вы теперь работаете (мне сказал Дору Попович), я подумала, что Вы тот самый человек, к которому я могу обратиться за помощью. Повторяю: Дамаскин — человек безупречной честности, скромный, но умеющий постоять за правое дело. Впрочем, полагаю, это для Вас не новость: это он вместо меня участвовал в том самом заседании уездного комитета. Несколько дней назад ему исполнилось сорок лет. В печати трудится уже два десятилетия. Пожалуйста, прочтите, что он пишет, а потом искренне скажите мне, правильно ли я сделала, передав его письмо Вам.
Догару взглянул на Кристину. Девочка напряженно слушала, но не просто с любопытством, свойственным ее возрасту, — в ее взгляде была какая-то странная боль, сострадание, жалость, горечь и еще что-то такое, чего Догару не понимал.
— Ну вот видишь, Кристи, обычные проблемы Человека-паука.
Девочка подошла к нему вплотную, встала на цыпочки и заглянула в самую глубину глаз.
— Так уж тебе на роду написано, папа. Людей на свете много, а таких, как Человек-паук, можно по пальцам пересчитать. Они всегда делают людям добро, вот только жаль — не могут поспеть всюду. Я очень рада, что ты у меня такой. Кто еще может похвастаться, что его отец — Человек-паук? Особенно из тех ребят, с которыми я была… Ведь большинство из них были не виноваты: они не понимали, что делают, или их заставили. А некоторых просто оскорбили, оклеветали взрослые, они из-за отчаяния все и натворили…
В первый раз Кристина вспомнила о годах, проведенных в исправительной колонии. Он в свое время зарекся задавать ей какие-либо вопросы, старательно обходил в разговоре эти темы, замечая, что девочку бросает в дрожь даже от самого мимолетного воспоминания о прошлом. А теперь она сама вдруг заговорила об этом с непостижимым спокойствием, и только ее глаза, устремленные куда-то вдаль, выдавали недетское волнение.
— К чему эти воспоминания, доченька?
Кристина резко обернулась.
— А разве лучше все забыть? Ты же сам твердишь всем: не забудьте, не забудьте… Зло нельзя забывать. Почему же я должна стать исключением?