Здоровья, светлых мыслей и счастливых родов желает тебе вечный служака печатного слова и макета, который у него кувыркается по три раза на дню,
Кристина вернулась с прогулки и забеспокоилась: Догару сидел все в той же позе с разбросанными на коленях страницами и напряженно вглядывался в какую-то далекую, неведомую точку. Кристина улыбнулась ему, погладила седые волосы, спросила:
— Что-нибудь очень серьезное?
Догару притянул девочку к себе, помолчал, задумчиво переспросил:
— Говоришь, серьезное? Достаточно серьезное, доченька. Но хорошо, что люди размышляют. Волнуются. А ты знаешь, Кристи, почти в каждом из нас есть такой огонек, который ни днем ни ночью не дает нам покоя, заставляет думать не только о себе, но и о других. Хорошим людям не страшны никакие трудности и лишения. Страшны ложь, ханжество, лицемерие, разрыв между словом и делом. Особенно если какой-нибудь высокопоставленный чинуша начинает средь черной ночи заверять, что вокруг белый день.
Спустившись в столовую, они увидели, что все столики сдвинуты в один большой стол. «Да ведь сегодня же Первое мая!» — осенило Догару. Директор санатория пожелал всем «такой же счастливой и светлой жизни, как нынешний солнечный день», и первый захлопал в ладоши.
— Вы прочли письмо Дамаскина, товарищ Догару? — спросила Ольга открыто.
— Прочел, товарищ Стайку. Думаю, что он прав почти по всем пунктам. Есть, конечно, некоторая запальчивость и неуверенность, но, в сущности, дела обстоят именно так. Это один из тех бесчисленных сигналов, которые мы теперь стали получать. Факт сам по себе положительный, настраивающий оптимистично. Что собираешься делать?
— Дамаскин прав. Мне надо работать в отделе печати… — И, повернувшись к Косме, она тихо прибавила: — Мой муж такого же мнения.
Вечер удался. Под конец показали интересный фильм. А ночью Кристина вдруг вскочила в испуге:
— Папуля, слышишь? Что-то случилось.
Догару набросил на плечи халат и вышел в коридор. Горели все светильники. Сестры суматошно бегали взад-вперед. Наспех одетый Павел Косма метался между ними, взывая умоляющим голосом:
— Ну сделайте что-нибудь… Она умирает…
Глаза его были полны отчаяния и безутешной боли. Догару подбежал к нему.
— Что происходит?
— Врач говорит, преждевременные роды. Но у них ни одной акушерки. Телефон не работает. «Скорой» тоже нет. А я дорогу не знаю.
— Быстро ключи от машины!
Как был, в халате, он сел за руль и помчался по лесной дороге, разрезая тьму ослепительным светом фар. Через полчаса он вернулся в санаторий с акушером из Олэнешти, которого вытащил прямо из постели.
— Придет и «скорая» со всем необходимым. В случае надобности ее перевезут в больницу Рымнику-Вылчи.
К утру Ольге стало хуже, время от времени она теряла сознание. Врачи беспомощно суетились. Косма сидел в холле, подперев голову руками и уже ничего не соображая. Догару не отходил от телефона. Наконец ему дали связь с Бухарестом. Он попросил Михая, секретаря Центрального Комитета. На работе его, конечно, уже не застали. Догару уговорил телефонистку позвонить домой. Михай ответил сонным голосом, но ситуацию оценил мгновенно:
— Хорошо. Ждите. Пришлем вертолет.
Через два часа винтокрылая машина приземлилась на площадке перед санаторием. Ольгу быстро перенесли на борт. Косма был рядом. Он горячо пожал Догару руку. Но тот отвел его в сторону.
— Послушай, Павел Косма. Может быть, когда-нибудь я прощу тебе то, что ты сделал Виктору Пэкурару. Но запомни: на тебя свалилось огромное счастье, которого ты не заслуживаешь. Ольга — это человек, перед которым нужно преклоняться. Знай, если ты когда-нибудь причинишь ей зло, прощения не жди. Испепелю. Я это тебе сейчас говорю, у этого вертолета. Желаю ей удачных родов, славного ребенка. Заботься о них обоих. И никогда не забывай, скольких людей ты сделал несчастными!
Косма слушал напряженно, лицо у него было суровое, изможденное. Когда Догару замолчал и протянул руку, он стиснул ее в своих ладонях и хрипло прошептал: