Ира, ничего не ответив, положила деньги обратно и пошла искать столик. Она села возле окна, смотрящего в лес. Этот ее выбор мне тоже понравился. Тетка с недовольным видом выдала мне поднос, на котором стояли две тарелки, две пустые чашки, упаковки с пакетиками чая. Я расплатился, сухо поблагодарил и пошел к блестящему пузатому бойлеру наливать кипяток. Наперерез мне с горделиво поднятой головой просеменила маленькая толстая тетка в ярко-красных лосинах, с такого же цвета ногтями и в какой-то дикой майке. Не обратив внимания на меня, она, с подтянутыми к груди пухлыми ручками, прошествовала к рукомойнику, несвеже белевшему у входной двери, напомнив мне маленькую собачку, вставшую на задние лапы. Ее обесцвеченная голова чуть вздернулась, когда она слегка задела плечом мой поднос. “Черт”, – выругался я, – “надо же какая сучка”. Проходя мимо нашего стола, баба демонстративно долго посмотрела на Иру. Они с мужем стояли в очереди за нами и слышали наш разговор. Ира ответила ей прямым спокойным взглядом. “Да она просто клад какой-то”, – подумал я, ставя поднос на стол. Выходка бабешки слегка вывела меня из себя, я непроизвольно стукнул подносом о стол, так что вода из чашек немного расплескалась. Ира не обращая на это внимания, сняла чашки, тарелки, подала мне вилку с ножом. Я тем временем разорвал упаковки с чаем и бросил пакетики в кипяток. Бабешка, возвращаясь к прилавку, теперь не смотрела в нашу сторону, но всем видом показывая как она негодует. Она громко сопела, что еще больше увеличивало ее сходство с собачкой, кисти ручек ее уже не болтались, а напряженно сцепившись где-то под монументальным бюстом, тоже выражали презрение.
Сильная усталость и природная нервность дали о себе знать, руки мои подрагивали, когда я брал вилку и нож. Чтобы успокоиться, пришлось с минуту посидеть без движения. Зеленая тайга за чистейшим недавно замененным стеклом беззвучно смотрела на нас.
– Красиво, правда? – пытаясь заполнить возникшую паузу спросил я.
– Обычно. У нас так везде, – с аппетитом пережевывая блинчик, отозвалась Ира.
– Суровый край, суровые люди…
– Люди обычные, край нормальный.
Я улыбнулся. Ира улыбнулась в ответ, но без прежней мягкости.
– Ты любишь готовить?
– Не очень, но умею. – На этот раз она уже ответила своей прежней улыбкой. – Сейчас это не особо и нужно, много всяких полуфабрикатов, но мама меня в десятом-одиннадцатом классе прямо заставляла готовить, учила там всему. Тогда говорила и сейчас говорит: “Доча, для того, чтобы хорошо выйти замуж, надо хорошо готовить. Молодость быстро проходит, а кушать хочется всегда”.
– Твоя мама права, в том смысле, что женщине надо уметь вкусно готовить.
– А про молодость? – Ира усмехнулась, перемешала чай, выжала в ложечке пакетик и, положив его на край блюдца, сказала, – конечно надо, но это не главное.
– А что главное?
– Любовь, – коротко ответила Ира, посмотрела мне в глаза, а ее рука легла на стол в нескольких сантиметрах от моей.
На секунду мне стало страшно: вот сейчас она скажет, что любит меня, а я должен буду ответить, что тоже полюбил ее, а дальше мы на три дня предадимся безудержной страсти, а потом надо будет уезжать и что-то врать ей, а потом или старательно вымарывать из памяти эти безумные дни, или искать возможность поехать еще раз, что само по себе глупо, или искать возможность перевезти ее в Питер, что совершенно невозможно. Все эти мысли мгновенно пронеслись, не отразившись на моем лице. Во всяком случае так мне показалось.
– Да, любовь прекрасна, – глупо ответил я, помолчал и добавил, – но это и огромный труд, самопожертвование.
Ира убрала руку.
– Надо идти, – Ира сложила посуду на поднос и понесла к маленькому окошку приема грязной посуды, из которого торчала темная голова и плечи девчушки, наверное, дочки продавщицы. Перевесившись через проем, она с интересом наблюдала за посетителями, как за жуками в банке.
Когда мы вышли, почти все пассажиры уже собрались перед закрытой дверью автобуса и ждали появления водителей, которые еще сидели в том же кафе и о чем-то говорили, не обращая внимания на улицу, где маленькая толпа отчаянно дымила, размахивала руками и ветками. Я ожидал услышать мат-перемат, но люди терпеливо ждали. Кто-то, отчаянно жестикулируя, громко говорил по телефону, кто-то вполголоса, кто-то разговаривал со своим попутчиком, обсуждая общие проблемы. Мы тоже встали. Тут же налетела мошкара. Она лезла в лицо, глаза, уши, нос. Одна залетела мне в глаз, и мне стоило немалых трудов стереть ее с поверхности глаза на внешний край, а затем на щеку. Глаз слезился. Я посчитал, что убрал мошку.