“Извечная советская боязнь не успеть, опоздать, боязнь того, что тебе ничего не достанется овладела ими в этот момент”, – вычурно, в стиле текста к кинохроники, подумал я.
– Почему они так торопятся, у них ведь у всех есть билеты? – спросил я Иру.
– Там не указаны места, а сидеть сзади желающих мало. Там часа через два будет настоящая Сахара, да еще тряска.
– Да, двигатель-то сзади, – согласился я.
Через десять минут все расселись и устроились. Дверь с шипением закрылась, и автобус тронулся. Второй водитель взял пульт и снова включил сериал. Люди, сидящие возле прохода, вытянули шеи так, что их головы лесенкой сходились к центру в конце автобуса. Через пять минут вновь прибывшие задние пассажиры, поняв, что смотреть так невозможно, уселись поудобнее и наладились спать. Ира, пока заходили пассажиры, собрала волосы в большой пучок, открыв нежную шею. Ее голова слегка склонялась влево, а в мочке чуть покрасневшего уха блестела маленькая золотая сережка-гвоздик с прозрачным камушком. То, с каким нарочитым вниманием Ира смотрела на экран, было понятно, что она чувствует мой взгляд. Непроизвольно она провела рукой по правой щеке, задев при этом сережку, которая заискрилась в лучах восходящего солнца. Чтобы не смущать её своим взглядом, я снова уставился в окно. Мимо проплывал город, похожий на большой пригород. Эклектичность застройки резала глаз, но не удивляла. Наш автобус ехал теперь по другой дороге. То тут, то там возникали островки частной застройки, которые достаточно быстро вытеснили остатки советских жилых коробок, исчертив довольно спокойный ландшафт кривыми серо-коричневыми заборами. Где-то за четвертым-пятым перекрестком от вокзала слева выросла нескладная красного кирпича новодельная церковь.
– А Амур мы увидим? – обратился я к Ире.
– Здесь нет, только часа через два-три, и то мельком, а потом уже когда будем переезжать мост в Комсомольск, – с готовностью ответила она.
– Понятно, – сказал я. – А в Комсомольске есть пляж?
– Да, очень большой, но там запрещено купаться.
– Почему?
– Очень грязная вода, китайцы стоки сбрасывают в свою Сунгари, а из нее вся эта химия и грязь попадает в Амур.
– Жаль, а я хотел искупаться…
Ира немного подождала, не скажу ли я еще чего-нибудь, но я промолчал, и она снова стала смотреть сериал.
Немедленная готовность ответить на вопрос выдавала в ней провинциальность, обычно сразу безжалостно убиваемую перебравшимися в столицы в поисках лучшей жизни. За время, что я находился здесь, люди показались мне наивными и простыми, как дети. Да, общение было короткое и мимолетное, но я успел составить мнение. Может быть усталость повлияла на восприятие действительности, приукрасив и дорисовав ее, но мне казалось, что местную жизнь я увидел и вполне объективно себе представил. Довольно архаичный уклад порождал не только эту трогательную где-то наивность, но и свои страхи, которые владеют людьми. В Москве страхи одни, в Питере немного иные, но те и другие совершенно отличаются от страхов, вызванных архаикой провинциальной жизни.
Автобус уже проезжал пригороды. Давно закончились многоквартирные дома, и пошла сплошная бессистемная частная застройка. С удивлением я обнаружил, что во дворах стоят деревянные сортиры. Конечно, я был готов к тому, что жизнь здесь несколько отличается, но чтобы настолько…
Я поймал себя на том, что опять смотрю на профиль Иры. Она, конечно, почувствовала мой взгляд и, немного помедлив, повернула ко мне лицо, спросила:
– А Вы не здешний? – очень непосредственно поинтересовалась она.
– Да, я из Питера. Еду по делам в Комсомольск.
Она улыбнулась и сказала:
– Петербург очень красивый город. Я очень хочу туда съездить.
– Без проблем, приезжай, я тебе покажу его.
Она улыбнулась на этот раз с благодарностью. Я тоже улыбнулся, но немного покровительственно.
– А ты зачем едешь в Комсомольск?
– Домой возвращаюсь, после сессии практику в университете прошла, теперь еду на каникулы.