— То Зайки, то Белки, — закатив глаза, Неаполь принялась сердито убирать со стола. — Зоофилия полным ходом, питекантроп! А от сестры отстань, она в поряде. Все ногти, лапки, реснице вон, похлопай и взлетай! А рыжий ей хоть и шел… Она жизню свою меняет, али как?
Угу. Меняю. Сама того не ведая и не зная!
Да, брат просил привести в порядок меня, мою бледную моську, и поблекшие, некогда шикарные, как и у него, медные волосы.
Ну, сам просил, сам получил, чего сокрушаться теперь? Мне вообще фиолетово, как я выгляжу, по большей-то части…
А на подругу зря гонит. Она хоть и с прибабахом в голове, но трудов и сил в меня вложила кучу, пока он исправно квасил в своем клубешнике.
Повторюсь, меня не особо волновало, что она со мной творила — маникюр, так маникюр, черный, а не розовый, и слава десятому виндоусу! Ресницы вроде как нарастила, с бровями что-то делала, из гривы приличную рваную лесенку сотворила, правда длину на кой-то черт оставила.
Ну нафига мне волосы ниже лопаток?
— Чё, перегнул? — вытянув длинные ноги под столом, специально задев мои, негромко поинтересовался брательник, покосившись в сторону раковины, в которой Неаполь мыла посуду, недовольно шипя себе под нос, яростно грохая тарелками.
— Аха, — согласно кивнула, раздумывая, стащить что еще съестного, или оставить так, как есть. Подумав, умыкнула венскую вафлю с карамелью и дополнила. — Старалась, всё-таки.
Вздохнув, Илюха поднялся, скрипнув ножками стула по паркету. Затем подошел к девушке и обнял ее со спины, за что тут же получил острым локтем в брюхо. Даже не поморщился — пресс там такой, что черта с два пробьешь кувалдой. Пробовать, конечно, не пробовала, но ради прикола пару раз на нем ногами попрыгала, когда братец на спине лежал… Кувалду, к сожалению, отобрали.
— Ну, Кисонька, — рыжий совершил вторую попытку подмазаться к своей девушке, обняв ее еще раз, принимаясь что-то шептать ей на ухо.
Не знаю, какие серенады он ей там исполнил, особым красноречием мой родственник никогда не отличался. Но, видать, подходящие эпитеты подобрать все-таки ухитрился: чем больше он говорил, тем веселее становился стилист, постепенно забывший про льющуюся воду, руки в пене и грязные тарелки.
А уж когда этот любвеобильный варвар начал ее шею поцелуями покрывать, крепче прижимая девушку к своему телу, та и вовсе расцвела. И голову запрокинула, довольно урча. Запустила одну руку в его растрепанные после сна волосы, принимаясь приговаривать, с каждым последующим поцелуем, поднимающимся вверх по ее шее:
— Ежик ползет, ежик ползет, ежик ползет…
Мля… кто-нибудь, подарите ему бритву!
Сплюнув, я сунула в зубы последний бутерброд и, прихватив кружку только что налитого чая, направилась на выход из этого заполненного любовью помещения. Обиженный бас Ильи догнал меня уже в коридоре:
— Ну, Стаська!
— Плотитеффь… тьфу! Плодитесь и размножайтесь, дети мои! Только не забудьте вытереть за собой стол, нам еще за ним обедать!
— Белка!
— Двадцать три года, как Белка, — хмыкнув, отозвалась, банально бубня себе под нос, направляясь по широкой лестнице наверх. — И как не любила щенячьи нежности, так до сих пор терпеть их не могу!
Нет, на самом деле за брата я была рада. Ну да, Неаполь, конечно, из разряда прискочет — вынесет мозг — отлюбит — уедет, но зато ему с ней весело. Признаться, я когда первый раз ее увидела, обалдела, а уж когда услышала…
Думала, всё, личные зеленоволосые черти пришли по мою душу. Но нет. Оказалось, у брательника всего лишь сдвиг по фазе, и он не только втрескался по уши в дикую неформалку, но еще и жениться на ней собрался!
Правда, это было только его желание, сама девушка, насколько я знаю, пока еще активно посылает Илюху и все его предлагаемые органы с конечностями на тот самый детородный орган, тоже ей активно предлагаемый.
Но это — явно явление временное.
Как там было? Никуда не денутся, влюбятся и женятся?
Короче, совершат самую наиглупейшую ошибку из всех возможных.
— Белка, ты это, — и часа не прошло, как на пороге террасы второго этажа нарисовался Илья, уже вполне прилично одетый в кожаные штаны, обтягивающие упругий зад, и футболку-сетку. На ногах пока что носки, на голове черно-белая бандана, на шее плетеный шнурок с азартно оскалившейся черепушкой, на левом запястье браслет из его собратьев поменьше… Вот это я понимаю, наконец-то выглядит, как человек! — В клуб поедешь?
— Двинулся? — изумленно вскинула брови, рассматривая неприлично серьезного братца. — Кого я там любила?
— Стась, завязывай, — сложив руки на могучей груди, показав литые мышцы везде, где тело напряглось, нахмурился байкер. — Хорош в четырех стенах сидеть. Прокатишься, клубешник оценишь, ты там не была ни разу.