Более молодых и менее именитых ученых резидент заставлял писать в молодежные издания. Эти ученые в своих статьях яростно доказывали, что «снежный человек» существует, называли адреса его обитания, подсказанные резидентом.
Противоречий в действиях резидента не было. К именитым ученым прислушивались те, от кого зависело посылать или не посылать экспедиции для поиска реликтового гоминоида. А серьезных научных экспедиций Хранители Великих Знаний не без основания побаивались.
Молодежь на слово никому не верит. Молодежь стремится сама во всем убедиться. Ну что ж, пусть ищет. Только ищет пусть по адресам, подсказанным десантными группами Хранителей и резидентом. Бесплодные поиски рано или поздно охладят даже самых горячих энтузиастов, и ажиотаж вокруг «снежного человека» постепенно затихнет.
Со статьями Погорельского получился прокол. Не надо было писать от его имени. Вернется — сам напишет.
«Ну да ладно, — вздохнул резидент. — Ничего страшного не произошло, дело поправимое».
Он посмотрел на часы и начал затягивать корсеты и бандажи. Через три часа улетает его самолет, а надо еще успеть нанести визиты Митину и Чернышеву. Обещал.
Резидент встал, сдвинул края разорванной кожи на груди. Разрыв исчез, словно его и не было. Натянув маску с париком, резидент ликвидировал соединительный шов на шее.
«Еще день-два, — подумал резидент, — и кончится моя пытка. С каким наслаждением сдеру я с себя противную, отвратительную человеческую кожу, сброшу проклятые корсеты, бандажи, маску, уродующие фигуру и лицо! Через день-два я буду дома! Среди своих!»
КСТАТИ, О СИДОРОВЕ…
Солнце превзошло само себя. Оно прилипло к зениту и уже который час подряд нещадно и методично жарило всех, кто попадался под его горячую руку. Оно вкалывало так, словно до конца квартала оставалось от силы два дня а для выполнения квартального плана по солнечным ударам требовалось еще месяца четыре.
Мои спина и загривок нестерпимо пылали. Голова кружилась от перегрева — не спасала и шляпа из газеты.
Двухкопеечные монеты прилипли к взмокшей ладони.
Очередь к телефону-автомату ползла чуть быстрее почтово-пассажирского поезда, но явно медленнее черепахи.
— А в Японии, — неизвестно к кому обращаясь, лениво проговорил невысокий, но тучный мужчина, стоявший в очереди впереди меня, — автоматику хитрую придумали. Три минуты поговорил, и, привет, телефон отключается, хочешь еще говорить — снова плати. И почему у нас так не сделают?
Он протяжно вздохнул и поправил панамку из носового платка, прикрывающую лысину.
— Угу, — поддержал я светский разговор.
— Гы! Эт что! — пробасил разомлевший под жгучим светилом рыжий детина за моей спиной. — У нас телефон иногда и через полминуты отключается. А врежешь ему кулаком по кумполу, он и без денег работать начинает.
— Да… — протянул со вздохом невысокий, но тучный мужчина в носовом платке. — Каких только хитростей эти ученые не напридумывали.
Все замолчали, сочтя тему разговора исчерпанной.
Очередь сдвинулась на шаг, и невысокий, но тучный мужчина оказался в кабине телефона-автомата. Я засек время. Ровно через три минуты взмокший сосед в носовом платке вывалился из кабины с ошалелым взглядом.
— Безобразие! — заявил он.
— А что случилось? — поинтересовался я, занимая его место у аппарата.
— Отключили!
— Как в Японии? — уточнил я.
— При чем здесь Япония?! — возмутился он. — Я буду жаловаться!
— Гы, — сказал рыжий детина за моей спиной. — А ты б его по кумполу!..
Невысокий, но тучный мужчина окинул детину взглядом марки «За кого ты меня принимаешь?!» и понуро побрел разменивать гривенник на «двушки».
Сначала я позвонил в НИИ холода Своему дружку Сашке.
— Да, — ответил Сашкин шеф, заведующий отделом портативных холодильников.
— Будьте добры, — попросил я, — пригласите к телефону Александра Петровича.
— Извините, но его нет.
— Какая жалость, — сокрушался я. — А вы не скажете, где он.
— Испытывает в полевых условиях последнюю модель аппарата, разработанного нашим отделом.