Поставили. Только пусто в мордушках. Кроме мелких гольянов — нет никого. Но гольян — не акула.
Снова засмеялись мужики. Теперь уже не над Митькой. Теперь над собой.
Долго смеялись.
Потом дали Митьке кличку — Акула. Чтобы не врал.
Но смеялись зря. В конце лета пастух Коля-капитан подогнал поить к тому пруду коров.
Акула выскочила из воды и хотела вцепиться в морду корове Коли Сундеева.
Но корова, не будь дурой, — увернулась и поддела ее на рога. Ровно какой навильник сена.
Так с той акулой на рогах и пришла вечером домой.
Сам Сундеев, видя на рогах своей коровы мотоцикл с премией, закричал «Ура».
Но преждевременно. Корова акулу рогами так испыряла, что о премии уже не могло быть никакой речи.
Шкуру сними — разве только на сито — муку сеять.
После все поверили Митьке Пискунову.
И учитель Качусов тоже.
Учитель внимательно осмотрел акулу, а затем написал заметку в районную газету.
Пусть все знают про такой удивительный факт.
Там же в заметке и про Митьку сообщил.
Как он пострадал от злодейки безвинно.
Заметку напечатали.
Весь район узнал про акулу в третьем Веритюткинском пруду. Про пострадавшего Митьку тоже.
Митька ходил именинником.
Но потом про акулу забыли.
Но кличка за Митькой так и осталась.
Он долго ее носил. Но потом носить ее ему надоело.
Митька, глядя на людей, махнул в город.
Там его только величают.
ЛОДКА
Чюлюкин — умный мужик. До всего дотошный. А главное — мастеровой. В свое время лодку как-то смастерил.
Пре-о-ри-ги-наль-нейшую. Какую еще никто никогда в жизни не видывал. В селе его. В Пунькино.
Смотрят все на лодку, удивляются — это же надо таку башку иметь. Ай да Чюлюкин! Аи да Чюлюкин!
И уж не помню, кто, но кто-то надоумил его отвезти ту лодку в район. И там ее показать — дескать, вот у нас какие люди. В Пунькино.
Тот послушался.
Выбрал свободное время, заявляется в соответствующее районное учреждение. Дескать, так и так, я такой-то и такой, вот смастерил лодку, не изволите ли ее рассмотреть и резолюцию мне на нее дать.
— Изволим, — отвечают те. — Только критики-то не боишься?
— Не боюсь, — отвечает Чюлюкин.
А чего ему бояться — вон какая лодка добрая. Все в Пунькино это подтвердят — на такой хоть в Тихни океан.
— Ну тогда, — говорят они ему, — жди, мы вот тут комиссию соберем.
Чюлюкин ждет.
Те собрались, неспешно стали лодку осматривать.
Затем стали на лодку критику наводить.
— Только, — предупреждают, — наперед условие — не обижаться. Мы обидчивых не любим.
Первый говорит:
— Хороший самолет. Но, по-моему, не пойму — нет у него пропеллера?
Второй ему возражает:
— С чего вы взяли (и навеличивает первого), что это самолет? Это, заявляю авторитетно и ответственно, прежде всего — автомобиль. Только почему, — и уже обращается непосредственно к Чюлюкину, — мы не видим у вашего автомобиля колес?
— Нет, нет, — перечит первым двум третий, — это паровоз…
За третьим — следующие со своим мнением.
Вытаращил Чюлюкин глаза на комиссию и не поймет что за обструкция? Сказано ведь русским языком — перед вами лодка.
— Нет, нет, — кричит очередной член комиссии, распалясь, — это — вертолет. Только ответьте мне, почему лопасти у винта такие маленькие и сам винт расположен не там, где ему положено быть, сверху, но снизу и в таком неудобном месте?
Тут уж Чюлюкин осерчать захотел — что за чушь, тем более, вот и надпись. Но затем вспомнил, кто он да где он, застеснялся и передумал.
— Так это, — говорит, — не самолет, не грузовик, не паровоз, ну и, естественно, не вертолет. Честное слово. Лодка это.
— Ну-ну, — понимающе усмехается в ответ ему первый (дескать, на чем-на чем, но на этой-то мякинке ты, дорогой друг, нас не проведешь), — лодки такие не бывают.
— А я, — говорит второй, — настаиваю на том, что это паровоз. Скажите-ка на милость, где вы видели такие лодки?
Но Чюлюкин не сдается.
— Лодка это, — стоит на своем Чюлюкин. — Она плавала у нас в Пунькино. В озере.
— Знаем, — отвечают. — Но вот то, что ты нам показываешь, за лодку, извини, признать не можем.
Стоит Чюлюкин перед ними, пот со лба вытирает, не возьмет никак в толк, какой же еще ему довод применить, чтобы убедить тех в том, что сделанная им лодка — лодка.
А те свое: