— Не доводи до греха, Галина! Люблю я тебя. Не могу больше жить так. Что же мне делать, если снишься кажду ночь. О, Боже мой! — Афанасий заплакал. — Ну подскажи ради Христа, что делать… Я ведь и сам не рад, что наваждение такое на меня Бог послал. Я не вижу другого выхода, окромя как убить этого молдавана.
— Всё равно я не выйду за тебя, Афанасий. Хоть стреляй из ружья. Хоть на куски режь. — Лицо Галины Максимовны сделалось каменным.
Афанасий привычным движением сорвал с головы шапку и, уткнувшись в неё, готов был забиться в истерике.
— Встань, Людмила Васильевна идёт, — сурово сказала Галина Максимовна.
Хлопнула калитка.
Афанасий наспех вытер лицо шапкой и поднялся.
— Я пойду сейчас в лес. Повешусь.
Подруга вошла с целым ворохом посуды в руках. Афанасий шмыгнул в дверь как паршивый бездомный пёс, отовсюду гонимый.
— Что это он? — спросила Людмила Васильевна.
Виталий Константинович, залепленный лейкопластырями, но в праздничном одеянии с рюкзаком, перекинутым через плечо, подошёл, насвистывая и слегка прихрамывая, к дому Галины Максимовны.
Из чердака дома Бобылевых, который стоял по-соседству, высунулась двустволка.
Виталий Константинович увидел ружье. Остановился. До калитки на глазок шагов пять. Он снял с плеча рюкзак, поднял его на уровень своей головы, но так, чтобы прикрыть им и верхнюю часть грудной клетки. Быстро пошёл вперёд. Только хотел открыть калитку, она вдруг распахнулась, и навстречу вышли Нинка и Любка.
Афанасий опустил ружье.
Завадский, радостно улыбаясь, вошёл в ограду и стал подниматься на веранду.
Нинка и Любка стояли в проёме калитки, загораживая собою учителя. Смотрели ему вслед.
— Что он принёс? — спросила Любка.
— Не знаю, — Нинка пожала плечами.
— Пойдём посмотрим.
— Нам что было сказано? — Нинка строго посмотрела на сестру. — Идти за тарелками. Пошли!
Любка ещё раз посмотрела вслед Завадскому.
Афанасий, приготовившийся стрелять с колена, аккуратно спустил взведённые курки. Положил ружье рядом с собой. Вдруг зажмурил глаза, скрючился и застонал, будто сам был смертельно ранен.
Галина Максимовна, Людмила Васильевна и Завадский собрались на веранде. Завадский начал вынимать из рюкзака бутылки с вином и ставить их на стол.
— Боже мой! — воскликнула Галина Максимовна. — Куда же столько?
— Всего-то двадцать бутылок. Это разве много… Сколько будет гостей?
— Да гостей-то много. Но ведь я тоже купила.
— Ничего. Пусть лучше останется, чем не хватит.
— Ещё и подарок…
— А как же без подарка. — Виталий Константинович, достав со дна рюкзака большой целлофановый пакет, добавил с улыбкой: — Подарок — главное. А вино — это так. Для защиты от всевозможных непредвиденных обстоятельств.
Гостей собралось действительно много. Пришли доярки с мужьями, бригадир Бархатов с женой, из колхозного начальства — Олейников и Шитиков с жёнами, из посторонних — председатель профкома леспромхоза Дементьев с женой и учительница Антонина Трофимовна с мужем, а также ближайшие соседи. Но и, разумеется, был приглашён человек, без которого не обходится ни один сабантуй в посёлке — лихой баянист Жора.
Все собрались, но за стол не садились.
— Кого ждём? — спросила Анфиса.
— Соседку, — ответила Людмила Васильевна. — Марфу Николаевну.
— Вот так всегда… Кто ближе всех живёт, дольше всех собирается. А именинница где?
— Пошла вместе с Нинкой за ней. И чего она так долго копается?
В большой комнате были сдвинуты несколько стволов. Накрывать столы помогали Маргарита и Людмила Васильевна.
Наконец заявилась соседка в сопровождении девочек. Старуха подошла к Галине Максимовне.
— Афанасий куда-то запропастился.
— Придёт. Куда он денется. — Галина Максимовна нахмурилась. — Садитесь за стол. Все уже собрались. Вас ждём.
Галина Максимовна пригласила гостей к столу. Шумно уселись. Мужики стали откупоривать бутылки и наливать вино в бокалы. Нинка с Любкой налили сладкого морсу из брусники. Единогласно выбрали тамадой Дементьева. Дементьев стоя произнёс первый тост.
— Ну вот, — сказал он, поднимая свой бокал. — Пришёл праздник и в этот дом. Как говорится, слава Богу.
Все разом оживились, повторяя, слава Богу, слава Богу!
— Не даром оптимисты говорят, — продолжал тамада: — Будет и на нашей улице праздник. Хорошая пословица. Хотя сегодня мы собрались по поводу младшенькой, — Иван Васильевич с улыбкой посмотрел на Любку, которая сидела между Нинкой и матерью и при этих словах тамады застеснялась и, съёжившись, прижалась к матери, — я предлагаю первый тост, который не слышали эти стены в течение последних двух лет, за хозяйку.
— Правильно, — сказал кто-то из мужиков. И одобрительные возгласы прокатились по обе стороны составленных впритык к друг другу столов.
— Она выдержала все напасти, вернее даже сказать — выдюжила. — Иван Васильевич окинул взглядом всех гостей будто хотел найти человека, который мог бы возразить. — И не только выдюжила. Сохранила дом и очаг. И воспитывает своих дочерей так, как дай Бог нам воспитать своих детей. За хозяйку. Прошу всех до дна. — Дементьев чокнулся с Галиной Максимовной, которая сидела поблизости, с несколькими соседями и стоя выпил вино.
Все встали со своих мест и начали чокаться друг с другом, стараясь дотянуться до Галины Максимовны. Выпили и стали закусывать.
— Я опьянела, — сказала Анфиса. — Песню хочу.
— Погоди с песней, — сказал Дементьев. — Мужики, наливайте по второй.
Мужиков упрашивать в таком деле не надо. Быстро все бокалы были наполнены.
— Теперь выпьем за здоровье именинницы, — сказал Иван Васильевич, поднимаясь со своего места. — Будь здорова, Люба. Расти большая. Продолжай и дальше радовать мать и всех нас своими успехами в учёбе. — Дементьев выпил вино и сел на своё место, поддевая на вилку скользкий небольшой белый груздочек с бахромой на краях, лежавший у него на тарелке вместе с пластиками холодного мяса.
— Закусывайте, гости, закусывайте, — угощала Галина Максимовна. — Может горячее принести?
— Ты не суетись, погоди с горячим, — сказал Дементьев, накладывая в тарелку салат с яйцом, майонезом и овощами. — Тут этого всего невпроворот. Горячее пригодится. Ещё не скоро до него дойдёт очередь. Я скажу когда подавать.
— Ну, ладно. Ешьте, закусывайте.
Гости закусывали. У многих развязались языки, и начались громкие разговоры, споры.
— Песню хочу, — решительно заявила Анфиса.
— Не-не! Погоди! — воскликнул Бархатов. Подогретый вином и хорошим настроением, он был явно в ударе. — Я хочу речь сказать.
— Ты не речь, а хороший тост скажи, — произнёс сосед, сидевший напротив.
— Ну, тост. Я и имел в виду тост. Разреши, Иван Васильевич.
— Разрешаю, — ответил Дементьев.
— Мужики, давайте нальём сначала, чтоб никто не отвлекался, когда буду говорить, — категорически потребовал Бархатов.
— Ой, батюшки! — воскликнула его жена, сидевшая рядом. — Чего уж такое сказать собрался, что все слушать должны.
— А вот такое важное хочу сказать. А ты мне не мешай.
— Начинай, Александр Егорович, у нас всё готово, — сказал один из гостей, наполняя последний бокал.
Бархатов встал, выставив вперёд огромное брюхо, на котором не застёгивались пуговицы даже крупноразмерного серого в полоску пиджака, и постучал вилкой по графину с морсом, стоявшим посреди стола.
— Прошу внимания, — сказал Александр Егорович. — Много всякого разного было на нашей ферме за прошедший год. И война была. И осада. И штурм. И чего только не было. Теперь мы все в мире и сидим за одним праздничным столом. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон. Тем более, что транспортёр новый, наконец, привезли. На днях начнём устанавливать. Но прежде чем сказать тост, я хочу спросить сидящих здесь председателя колхоза и главного зоотехника. Ответь мне, Кузьма Терентьевич, только честно, положа руку на сердце: ты верил, что Максимовна сможет у нас работать? Только честно.