У такого ориентированного на прибыль подхода к медицине далекоидущие последствия. Медицинские исследования больше не проводят ради того, чтобы уменьшить страдания и улучшить качество жизни. Вместо этого эксперты настоятельно советуют при решении вопросов о финансировании изысканий в этой области прежде всего исходить из соображений конкурентоспособности. Комментарии Дэвида Гергена, который работал советником у четырех президентов США — Никсона, Форда, Рейгана и Клинтона, по поводу опытов со стволовыми клетками типичны. «В перспективе у поддержки таких исследований в Америке есть и более значимый политический аспект, — сказал он, выступая в Школе государственного управления имени Джона Кеннеди Гарвардского университета, — и это растущая конкуренция со стороны развивающегося Китая, развивающейся Индии и других стран, уже представляющих непосредственную угрозу рабочим местам в Америке». Все верно, но не следовало ли найти аргументацию более благородную, чем защита рабочих мест?
Что касается высшего образования, то тотальная «экономизация» всех аспектов университетской жизни стала столь навязчивой, что вызвала в университетах эффект бумеранга. Вспомним вынужденную отставку Лоуренса Саммерса с поста президента Гарвардского университета в 2006 году. Его смело можно назвать «наследным принцем экономики» — его дяди с отцовской и материнской сторон, Пол Самуэльсон и Кеннет Эрроу, получили Нобелевские премии по экономике, а сам он был награжден медалью Кларка[11]. Мало того, при Билле Клинтоне он занимал пост министра финансов. Казалось бы, такой впечатляющий опыт должен был играть в Гарварде на руку Саммерсу, но на самом деле профессиональные привычки только сократили его срок пребывания в должности. Как писал журнал Economist, «Саммерс подходил ко всей университетской жизни с мерками экономики и математики». Устав от экономического жаргона и резких манер Саммерса, гарвардские преподаватели взбунтовались, не пожелав мириться с перспективой сокращения факультетских бюджетов на основе оценки учебных планов с точки зрения коэффициента «затраты-выгода».
Хотя влияние экономического мышления на юридическую практику и здравоохранение оказалось весьма ощутимым, это был лишь побочный эффект. Главным же следствием триумфа корпояза стало то, что Большой бизнес с самого начала ставил своей целью освобождение корпорации от оков традиционных ограничений и обязательств.
Соединенные Штаты издавна обеспечивали бизнесу едва ли не самые благоприятные в мире условия для развития и роста. При этом он нес социальную ответственность. Пересмотрев язык, которым мы говорим о корпорациях, Большой бизнес в значительной степени заново определил собственные обязательства: максимизация богатства, эффективность, экстернализация затрат. Эти обязательства — не только оправдание собственного существования, это своего рода лицензия Джеймса Бонда, дающая право действовать за рамками закона, идет ли речь о регулятивном, гражданском или уголовном законодательстве.
Аналогичным образом распространение корпоративного языка и корпоративной логики отразилось на обязательствах, некогда служивших священной клятвой директоров и топ-менеджеров всегда ставить на первое место интересы акционеров.
Еще не так давно фидуциарные обязанности считались бессрочными и нерасторжимыми. Судья Бенджамин Кардозо писал в ставшем классическом решении по иску Мейнхарда к Соломону (Meinhard v. Solomon): «Многие формы поведения, допустимые для тех, кто действует на рынке, преследуя собственные интересы, недопустимы для тех, кто связан фидуциарными обязательствами. Доверительный собственник связан обязательствами более высокими, чем этика рынка. Не просто честность, но скрупулезное следование кодексу чести является для него стандартом поведения, и выработанная в нашем обществе традиция такого следования является непоколебимой и глубоко укоренившейся».
11
Медаль Кларка — награда, вручаемая Американской экономической ассоциацией раз в два года молодым (до 40 лет) американским экономистам за совокупность научных достижений. Названа в честь известного американского экономиста Джона Бейтса Кларка. Двенадцать из тридцати экономистов, награжденных медалью, в дальнейшем стали лауреатами Нобелевской премии.