Историки говорят, что история человечества циклична: возрождение сменяется застоем, застой — возрождением, и так далее с регулярностью метронома. То же относится и к рынкам, чем бы на них ни торговали — луковицами тюльпанов, землей в Новом Свете или акциями. Всех захватывает иррациональная эйфория, цены взмывают на головокружительную высоту… наконец, когда находится последний дурак[73], пузырь лопается, всех забрызгивает, но вскоре, как только урок забывается, а забывается он поразительно быстро, процесс начинается снова. Алчность похожа на вирус. Она может пребывать в состоянии покоя, может мутировать и принимать новые формы, но она никогда не исчезает.
Покойный Артур Шлезингер, историк и специальный советник Джона Кеннеди, обнаружил в американской истории любопытный цикл: периоды максимальной самоотверженности («Что я могу сделать для моей страны?») и максимального эгоизма («Что бы еще урвать у этой страны?») сменяются примерно каждые 30 лет. Если Шлезингер был прав, а наше время, безусловно, подняло эгоизм на небывалую высоту, не лучше ли расслабиться и переждать? Что такое 30 лет с точки зрения истории? Мгновение.
Кто-то, включая старшего редактора Fortune Джеффри Колвина, считает, что мы уже перевалили за пик эгоизма и общество на пути к выздоровлению. Вышли новые законы, ограничивающие возможность вычета компенсации гендиректора из уплачиваемых компаниями налогов, SEC стала требовать от взаимных фондов раскрытия информации по голосованию принадлежащими им акциями, а в советы директоров теперь попадают люди, не вполне зависимые от гендиректоров. Зачем мельтешить на пути разворачивающегося корабля, когда течение и так работает на вас?
Я не согласен с такими рассуждениями по двум причинам. Во-первых, хваленые реформы последних лет либо маргинальны, либо, как в случае с требованием вводить в советы независимых директоров, — по большей части показуха, косметический ремонт, не затрагивающий глубинных пороков системы. Во-вторых, что важнее, мы не можем себе позволить ждать 30, 20 или даже 10 лет, пока эпоха алчности закончится сама собой.
В целом крепкий и растущий рынок середины десятилетия маскировал глубокий кризис доверия, а без доверия здоровый рынок невозможен. Все хотят иметь акции, когда индекс Dow Jones Industrial Average (DJIA) рвется за отметку в 13 и даже 14 тысяч пунктов, но бычьи рынки разворачиваются (рынки тоже цикличны), и, когда в игру вступают «медведи», без доверия, этой проржавевшей структуры, на которой рынки держатся, не обойтись. Инвесторы, конечно, будут вспоминать, что Enron и WorldCom настигло возмездие, но вспомнят они и девятизначные доходы Боба Нарделли, и циничные полосные рекламы Exxon, расписывающие, как компания бережет природу, и то, что пост министра финансов каким-то божественным правом вечно достается бывшим генеральным директорам Goldman Sachs, и огромные деньги, которые положил себе в карман генеральный директор Нью-Йоркской фондовой биржи, причем не видя в этом ничего предосудительного, и то, что в череде скандалов регуляторы бездействовали либо выворачивали закон наизнанку, чтобы услужить Большому бизнесу.
Когда такое происходит, рынок начинает падать. Именно это и случилось 27 февраля 2007 года, когда DJIA рухнул на 3,3 процента. На следующий день финансовый обозреватель Washington Post Стив Перлстейн отметил, что это падение совпало с заявлением заместителя министра финансов Роберта Стила о том, что администрация Буша по-прежнему считает лучшим средством от махинаций на рынке не усиление госконтроля, а саморегулирование. Утопический взгляд, разоблаченный всеми примерами, что я приводил выше.
«Именно в тот момент, когда рынки нуждаются в хороших регуляторах и четких правилах, администрация Буша говорит, что, если финансовых посредников предоставить самим себе, они поведут себя „рационально“, — писал Перлстейн. — Надеяться на добровольно принятые „кодексы поведения“ и „рыночную самодисциплину“ наивно и одновременно опасно».
Может, непосредственным поводом для падения стали не комментарии Стила. Может, случившийся тогда обвал на китайском фондовом рынке породил волну, докатившуюся до Америки. Так или иначе, вывод очевиден: без доверия инвесторы бегут с фондового рынка, привлечение капитала становится более дорогим делом, развитие сменяется застоем, рост — упадком, и публичные корпорации, эти великие машины, создающие богатство, медленно — или не столь медленно — останавливаются.
73
Теория последнего дурака (The Last Sucker Theory) заключается в том, что цены растут до тех пор, пока находятся желающие платить за товар или финансовый инструмент запрашиваемую цену. Когда «последний дурак» купил товар, например акции, за самую высокую возможную цену, покупателей на рынке не остается, цена идет вниз и начинаются обвальные продажи, подогреваемые страхом продавцов, что покупателей не найдется даже по такой цене.