Акционеры могли бы хоть как-то участвовать в управлении, если бы топ-менеджмент захотел поощрить их участие. Безусловно, все проблемы корпоративного управления (независимость директоров, прозрачность политики вознаграждений, учет внешних обязательств) легко разрешимы генеральными директорами, при условии, что те хотят найти решение. Поскольку об этом речи нет — Иммелтов мало, Маккиннеллов много, а самообогащение было, есть и будет главной целью почти всех топ-менеджеров — к управлению нужно подключать лидеров из правительственных и неправительственных структур. Таких, однако, тоже серьезная нехватка.
Сто лет назад, когда такие титаны бизнеса, как Джон Рокфеллер, Эндрю Карнеги и Корнелиус Вандербильт, казалось, оседлали Америку, а Джон Пирпонт Морган фактически выполнял функции главного банкира, им противостояли люди, в числе которых были такие самоотверженные журналисты, как Айда Тарбелл, Линкольн Стеффене и Эптон Синклер. Их деятельность нашла поддержку у Тедди Рузвельта, а затем у Вудро Вильсона. (Рузвельт дал этим журналистам прозвище «разгребатели грязи», в честь одного из персонажей «Пути паломника» Беньяна, который так сосредоточенно копался в грязи, что даже не мог поднять глаза в небо.) Спустя тридцать лет, когда большой бизнес снова решил, что ему все можно, Ральф Нейдер не давал ему спуску своими книгами «Опасен на любой скорости» (Unsafe at Any Speed), в которой обвинял General Motors и другие автомобильные компании в выпуске ненадежных машин, и «Укрощение гигантской корпорации» (Taming the Giant Corporation), серией судебных исков к корпорациям и организацией деятельности Групп поддержки общественных интересов — некоммерческих организаций, борющихся за права граждан и потребителей. Сегодня у империалистов, переживающих очередное возрождение, практически нет серьезных противников, не считая Нейдера, все еще сильного и деятельного в свои семьдесят с лишним лет, Элиота Спитцера и акционеров-активистов, о которых я писал в восьмой главе, часто выступающих, увы, в одиночку. Таким образом, мы остаемся с регуляторами, которые не хотят регулировать, конгрессменами, чье молчание купили, и президентами и кандидатами в президенты, которые не хотят портить отношения со своими самыми щедрыми донорами.
Несогласных вытеснили из политического диалога, который, когда речь заходит о бизнесе, больше напоминает монолог. Пример — печальная история Комиссии по президентским дебатам. Созданная, по идее, для того, чтобы гарантировать американцам возможность оценивать кандидатов в президенты, эта межпартийная общественная организация, финансировавшаяся поначалу из негосударственных источников, сегодня по большей части содержится корпорациями и фактически принадлежит лоббистам. Пожертвования в комиссию подлежат налоговому вычету, информацию об их размерах и спонсорах можно не разглашать, и неудивительно, что при такой поддержке Комиссия по президентским дебатам далеко ушла от своих первоначальных целей, превратившись в главного защитника двухпартийной системы и главный барьер на пути введения в общественный дискурс любых тем, что отклоняются от одобренного катехизиса.
В 1996 году, когда комиссия не допустила Росса Перо к президентским дебатам, New York Times писала в редакторской статье: «Комиссия показала, что является инструментом двух партий, а не защитником общественных интересов. Статус комиссии не дает ей никакого права монополизировать дебаты. Пришло время для какой-нибудь беспристрастной, непредубежденной общественной группы взяться за спонсирование президентских дебатов, этих важных событий политической жизни».
Бесстрашная и непоколебимая комиссия спустя четыре года запретила участие в дебатах Ральфу Нейдеру, несмотря на то что тот был внесен в бюллетени для голосования во всех пятидесяти штатах и почти полвека выступал за реформы. Это не демократия. Это ее уродливый близнец, корпократия как таковая, не «правительство из народа, созданное народом и для народа»1, а «правительство из корпораций, созданное корпорациями и для корпораций».
Как мы дошли до корпократии — не секрет. Дорога была широкой и прямой, что облегчает оценку прошедших событий. Массовый выход американцев на фондовый рынок, начавшийся после Второй мировой войны и продлившийся несколько десятилетий, привел к появлению миллионов собственников корпораций (а когда что-то принадлежит всем, оно не принадлежит никому). Это произошло как раз в то время, как корпорации превращались в величайшие машины по производству богатства, какие только знало человечество. Топ-менеджеры, в частности генеральные директора, оказались наделены огромной властью. Благодаря «Круглому столу бизнеса» и благоприятному правовому климату, развитию которого в Верховном суде так посодействовал Льюис Пауэлл, гендиректора стали использовать корпоративные ресурсы для влияния на политический процесс. Одновременно триумф современной экономической теории с ее культом количественных показателей помог свести весь процесс решения главных вопросов жизни государства и общества к простой арифметике. Вопрос экономической эффективности, в свою очередь, позволил правительству на всех уровнях отказаться от своих исторически сложившихся обязательств, вслед за чем население медленно, но верно стало отказываться от своих обязательств перед государством. В образовавшийся вакуум хлынули те самые экономические агенты, что сыграли столь важную роль в его возникновении. Сегодня даже политический процесс по большому счету контролируется корпорациями, которые финансируют избирательные