Чуть ли не первыми групповыми портретами в европейской живописи стали корпоративные портреты стрелков голландских городов, своеобразных объединений, совмещающих социальные и военные функции. В Эрмитаже хранятся два таких ранних портрета, относящихся к первой половине шестнадцатого века, работы Дирка Якобса. На одном из них мужчины все сплошь безбородые, на другом - бородатые. Безбородые одеты в одинаковые черные плоские шапочки и красно-синие плащи, бородатые - более дорого, в кафтаны, отороченные мехом. Много лиц втиснуто в прямоугольное пространство, узкое и плоское, все напряжены, позируют, взгляды устремлены прямо на зрителя, так что зритель попадает в фокус внимания изображенных, смотрящих пристально на него из жизни после смерти, как на объектив фотоаппарата, из которого должна вылететь долгожданная птичка. Птичка все не вылетает. Что нам до того, что это стрелки славного города Амстердама? Они не просто стрелки, они - предки. Корпоративное единство уходит на второй план, обнажается единство более значимое, более весомое - единство смерти, бытия в небытии. Портреты Дирка Якобса очень похожи на групповые школьные фотографии из семейных альбомов.
Лучший групповой портрет в мировой живописи - «Групповой портрет попечительниц харлемского дома для престарелых» Франса Хальса. Он даже лучше «Ночного дозора» Рембрандта, в первую очередь потому, что «Ночной дозор» не групповой портрет, а историческая феерия. На лицах, увековеченных Хальсом, читается, помимо какой-либо социальной, возрастной и исторической общности, принадлежность к всеобщему, подобная принадлежности к загробным культам римской древности. Какие-то посмертные маски, посмертные руки, торчащие из белых кружевных воротников и манжет, оттеняющих глухую черноту платьев. Хальс из своих попечительниц, почтенных голландских дам, не чуждых благотворительности, сделал древних парок, охраняющих ключи от потустороннего мира, председательниц вожделенной корпорации «Счастья», обещающей всех избавить от страданий. Всех, вне зависимости от их желаний.
На выставке «Неоклассицизм в России», недавно проходившей в Русском музее, одним из самых потрясающих произведений был групповой портрет В. И. Шухаева «Полк на позициях. Группа офицеров 4-го Мариупольского полка на Рижском фронте» (1917). Огромное, три с половиной на четыре шестьдесят метров, полотно представляет полсотни мужчин в военных мундирах, стоящих и сидящих, в пейзаже странном и условном, как театральная декорация. Полотно незакончено, некоторые лица не прописаны, а вместо нескольких вообще зияют белые пустые пятна. Лица грубы, некрасивы, почти гротескны, и потрясающее, щемящее чувство исходит от их неуклюжих поз, неуклюжих улыбок и неуклюжей серьезности. Скоро они все будут мертвы, кого-то немцы убьют, кого-то - собственные солдаты, кто-то умрет от тифа, кто-то - от голода и постановлений революционных комитетов. Портрет отдельно взятого Апокалипсиса, и, конечно, вздымаются белые апокалипсические лошади, как в картине Пармиджанино «Обращение Савла», в «Ночном кошмаре» Фюссли, в «Последнем дне Помпеи» Брюллова и фильме «Сатирикон» Феллини, в сцене разрушения древнего мира. Любой групповой портрет - Апокалипсис. Однако офицеры улыбаются, переговариваются, о чем-то думают, Апокалипсис-то только для зрителя, а они навсегда избавлены от страданий, все до одного. И давно уже хальсовы попечительницы раскрыли им врата своей обители, впустили в свою корпорацию «Счастье», и все офицеры 4-го Мариупольского полка Рижского фронта приобщились древним ларам, принявшим их в свой круг. На неправдоподобно голубом шухаевском небе зажигается надпись «007. Избавим от страданий». И никакие уточнения уже больше не нужны.