– Выпить хочешь? – предложил я Аннушке, продемонстрировав бутылку со спиртом.
– Давай, – согласилась она, – Только не здесь. Поехали на Владимирскую горку.
Я кивнул. Аннушка позвонила кому-то по телефону, и буквально через пару минут подъехало такси, которое быстро домчало нас до нужного места. Мы расположились на лавке с видом на великий Днепр прямо возле памятника князю Владимиру, который почему-то вместо креста держал в руке английскую букву f, которая была подсвечена голубыми неоновыми огнями словно вывеска. На плите фронтальной части постамента была сделана надпись: «Новая эра – новая вера». Я вынул из пакета бутылку и протянул ее Аннушке. Сделав глоток, она вернула ее мне. Я сразу же повторил ритуал.
– Как тебе наша работа? – спросила она.
– Как в анекдоте. Вроде бы все нормально, но осадок неприятный, – сказал я, и вновь протянул ей бутылку.
– Каждый волен делать свой выбор, – ответила она, принимая спирт.
– Тут очевидно, какой все мы выбор сделали, – сказал я, и как-то злобно засмеялся.
Аннушка ничего не ответила, а просто сделала еще один глоток. Воцарилось молчание.
– Хотел тебя попросить – расскажи на конкретном примере, как ты определяешь антиконтент? – прервал тишину я.
– Вопрос на миллион долларов, – улыбнулась Аннушка, – в сети очень много роликов, которые очень похожи на антиконтент, но по факту таковыми не являются. Например, как ты думаешь, клипы Васи Обломифа – это антиконтент или контент?
Я задумался. У этого исполнителя были смешные, саркастические ролики, в которых он высмеивал современную российскую действительность – от низкого уровня культуры и образованности общества до безграничной низости политических элит – во всех самых гадких смыслах этого словосочетания. Его клипы заставляли потребителя задуматься о том, что в стране происходит что-то не так.
– Думаю, антиконтент, – ответил я неуверенно.
Аннушка хихикнула.
– Не совсем. Вот что у тебя вызывают его ролики?
Я вновь задумался.
– Ненависть к власти – от чиновников и правоохранителей до Кремля, к быдлу, с которым приходится ежедневно сталкиваться на улицах, и к нравам, царящим в обществе, – сказал я.
– Вот именно, – подтвердила Аннушка, – ненависть никогда не приводит к свету. Все люди разные, соответственно и контент нужен разный. Для либерально-толерантной аудитории, включая представителей нетрадиционной ориентации, нужен особый продукт. Этим вопросом занимается специальное управление при Департаменте скреп и клюквы.
– Одно управление вопросами либералов и геев? – уточнил я.
– Подходы там одинаковые, только картинки немного разняться, – ответила Аннушка, – ты же уже должен понимать, что задача контента сконцентрировать внимание. Сфокусировать клиента на какой-то проблеме, заставить мусолить ее, лайкать, коментить, репостить, а после потреблять иной похожий контент. Задача антиконтента – вообще прервать потребление.
– У сообщества пидарасов и либералов свои скрепы, – пробубнил я.
– Так точно, – подтвердила Аннушка.
Я сделал еще глоток спирта и вспомнил вопрос, который давно хотел выяснить, но спросить было не у кого.
– А почему у клерков такая рабочая одежда? С масками все понятно – истинные эмоции здесь никому нахрен не нужны, но при чем тут спортивные костюмы и армейские береты, а также школьная форма, банты и чулки со шпильками? – спросил я.
– Здесь нет ничего сложного, – улыбнулась Аннушка, – мужской спортивный костюм и девичья школьная форма – дань уважения предыдущим поколениям клерков, которые упорно трудились на благо потребления во времена советской империи, когда выбор внешнего вида сотрудников был сильно ограничен возможностями легкой промышленности – в условиях плановой экономики, а также вкусом чиновников, которые утверждали тот или иной вид одежды. А кроссовки Adidas, чулки и туфли на шпильках – символ того, что даже в условиях тоталитарной системы и закрытых границ всегда есть место контрабанде и блату.