– Добрый день, Владимир Владимирович, – сказал я, подойдя к нему вплотную.
В качестве приветствия Позер поднял вверх бутылку вина, после чего сделал из нее глоток.
– Меня зовут Глеб Вадатурский. Я работаю стратегом антиконтента. Мне сказали, что раньше вы занимались этой работой, – продолжил я.
Владимир Владимирович внимательно посмотрел на меня, лукаво стрельнув глазками поверх очков. После чего жестом приказал присаживаться под постаментом. Протянув мне бутылку, Позер сказал: – Самое страшное, что может произойти с человеком нашей профессии – это осознание масштаба содеянного. Но печальнее всего, что любые попытки исправить это будут обречены на провал, поскольку шлейф вложенного в головы зрителей дерьма невозможно заглушить жалкими попытками вернуть их взор к свету. Это все равно, что пытаться осветить фонариком небо глубокой ночью.
Говорил мастер хоть и с трудом, но с дикторской выучкой, четко произнося каждое слово. Я сделал глоток. В бутылке вместо насыщенного ягодными нотками французского вина оказался уже привычный разбавленный спирт.
– Я запутался – в работе, в жизни, в вопросах света и тьмы. Догадываюсь, что вы были в похожей ситуации. Что мне делать? – спросил я без прелюдий.
– Тебе самому решать. Это дело личного выбора. Но, как я понимаю, ты уже свой выбор сделал, – сказал он, покосившись на мой значок.
– Права выбора я был лишен, как вы понимаете, – попытался оправдаться я.
– Михаил Афанасьевич утверждал, что трусость один из самых страшных человеческих пороков, если не самый страшный. Но надо отдать должное, противостоять ему под силу немногим. В этом смысле я не слишком отличаюсь от тебя. Да и протест мой против системы был оперативно локализован как внешним, так и внутренним цензором, – сказал собеседник.
От слов Владимира Владимировича мне стало как-то горько. Да, я струсил перед карательной системой Кузни, стал служить делу потребления, сжигая в нем человеческие души. То ли от осознания этого, то ли от вида и слов Владимира Владимировича меня стало тошнить, и в следующий миг меня вырвало.
– Да, Бордо здесь не то, – отреагировал на мой поступок Позер, – хотя я уже привык.
– Дело не в этом, – парировал я, и решительным жестом сорвал у себя с груди значок в виде козлиной головы и бросил его на землю.
– Бунтовать решил, – усмехнулся Владимир Владимирович, – в этом деле я тебе не помощник. Война – дело молодых.
– Как можно разорвать контракт? – спросил я.
– Никак, – ответил Позер, – раньше надо было думать. К тому же, разрушить систему можно только, находясь внутри нее. Поэтому наличие контракта – это, скорее, твое преимущество.
– Как я, рядовой клерк, могу разрушить этого гегемона? – спросил я, принимая бутылку из рук Владимира Владимировича.
– У каждой системы есть уязвимые места, – ответил Позер, – надо просто найти тех, кто укажет на них.
– А где их можно найти? – спросил я, сделав глоток позеровского пойла.
– Следуй за скарабеями, – ответил Владимир Владимирович, после чего завалился на бок и моментально заснул, тяжело сопя.
Что имел ввиду Позер, было непонятно. И тут я схватился за нащупанную в мыслительном потоке зацепку, тонкую логическую ниточку, которая могла привести меня к клубочку разгадки его слов. За последнее время мне неоднократно попадались люди с символикой этих почитаемых в Древнем Египте насекомых. Я судорожно стал перебирать в памяти лица, обстоятельства и места, где я сталкивался со скарабеями. Навозный жук был изображен на меню кафе «Последний выдох господина ПЖ», а также в виде татуировки на руке официантки этого же заведения, на кулоне Аннушки, и самое неожиданное – на портсигаре Владимира Семеновича.