– И что надо сделать, чтобы избежать реализации негативного для людей сценария? – продолжил расспрашивать я.
– Корпорация «АйДи» активно приближается к своей цели, и общество скарабеев пытается помешать планам компании – отвернуть человека от потребления материальных и виртуальных иллюзий. Собственно, скарабей в качестве талисмана нашего ордена был выбран не случайно, мы, как и эти жуки, пытаемся очистить мир от дерьма, в которой он стремительно погружается.
– Как я могу присоединиться к вам? – спросил я.
– Общество скарабеев крайне закрытая организация. Все ее члены могут только догадываться о том, кто состоит в братстве. Ты пошел верным путем – изображение скарабея может говорить о принадлежности к общине, но не всегда. Поэтому в вопросе идентификации нужно быть максимально аккуратным – преторианцы не дремлют. Скарабеем нельзя стать, скарабеем можно только быть. Ты скарабей?
Задумавшись, я ответил: не знаю.
– Это хорошо, – ответила Аннушка, – подвергать сомнению, особенно устоявшиеся общественные клише и исторические факты, которые, как известно, составлены такими же стратегами, политтехнологами и экспертами, как и мы – правильная черта. Чтобы ты не фантазировал на тему нашего общества, поясню – у нас нет никаких тайных собраний, посвящений и ритуалов. Естественно, мы общаемся, и делимся своими размышлениями друг с другом. Но главное, мы просто как можем, служим делу спасения этого мира.
– Например? – спросил я.
– Каждый по-своему, исходя из своих возможностей. Например, я, как специалист по поиску антиконтента, передаю тебе не все что вылавливаю в сети, в основном – продукт средненького качества. Истинные же бриллианты антиконтента стараюсь как можно дольше удерживать вне внимания специалистов корпорации «АйДи». Конечно, когда ролик становится очень популярным, его приходиться передавать огласке, но к этому времени он уже обычно выполняет свою функцию – возвращает энное количество потребителей к осознанию или самосозерцанию, что по большому счету одно и то же. И здесь самое сложное, не передержать, чтобы не спалиться, – пояснила Аннушка.
– То есть, в моем случае следует скрывать истинный посыл антиконтента, а бить по побочным нарративам, например, как в случае с муралом на Артема, когда можно было сосредоточится исключительно на соглашении об евроассоциации, упустив аллегорию с казачьим крестом. Или даже больше – стараться подводить потребителя к свету через отрицания к принуждению – когда стратегия противодействия антиконтенту и действия армии ботов настолько навязчивы, что вызывает лишь отторжение, – сказал я.
– Смотри сам, это твоя тема, – отвела Аннушка.
На следующий день мне пришло очередное задание от Аннушки. Антиконтент представлял собой кавер версию популярного российского исполнителя Шабашы на известный хит 90-х годов группы «Альянс» – «На заре». Нацепив наушники, я стал внимательно смотреть ролик. Сюжет клипа был незамысловатым – зрелый исполнить в сопровождении рок-музыкантов тихо хрипел слова песни на крыше одной из московских многоэтажек. В качестве перебивок использовались кадры центральной части Москвы, влюбленной пары и танцующих подростков. Конечно, неподготовленному потребителю контента уловить посыл ролика было непросто. Истинные мотивы клипа были хитро замаскированы под маскультурный шлам среднестатистического музыкального продукта. Но специалистам моего профиль было понятно, что такой продукт появился с очень конкретными целями и задачами. Во-первых, песня была нехарактерна для Шабашы, а сложность ее исполнения для безголосого артиста была неподъемная. Поэтому ему приходилось очень низко не петь, а хрипеть или даже гундосить ее. Эстетики в этом не было абсолютно никакой, даже наоборот – полное отвращение, которое распространялась в отношении всей современной отечественной музыки. То, что речь идет о глобальной индустрии, а не о конкретном исполнителе было понятно по зеркалам, которые неспроста были выставлены перед хрипящим певцом. Один исполнитель как отражение всех и наоборот, все как отражение одного. Шабаша не намекал, а кричал, точнее сопел, что современная музыка превратилась в полное гавно, и реакция на этот клип должна была быть одна – двинуть монитор кулаком, а в случае со смартфоном или планшетом – швырнуть его как можно сильнее об стенку или пол. Второй момент – влюбленная пара противопоставлялась безумной толпе. Искренние чувства парня и девушки разбивалась волной танцевально-алкогольного угара. Она поглощала влюбленных и размывала их в каше толпы. Лицо возрастного Шабашы, когда он присоединялся к танцующейся молодежи, красноречиво демонстрировало всю абсурдность и тупость происходящего. Прыгающий в толпе малолеток половозрелый мужик – это сильно. Был еще один важный момент, который могли уловить лишь те, кто уже пытался искать Бога в себе. В начале второй минуты клипа в бесконечном массиве бетонных многоэтажек на мгновение появлялся Храм Вознесения Господня в Сторожах у Никитских ворот. Собор в данном контексте не выступал в качестве франшизы Русской православной церкви, которая имеет в Богу такое же отношение, как ромашка к войне. Впрочем, как и любая другая церковь. Здесь речь шла о Боге или Свете, который может отражаться практически во всем, в архитектуре в частности. И на фоне серых бездушных муравейников относительно небольшой аккуратный храм и разрезаемое восходящим солнцем небо вселяли надежду на что-то светлое и доброе. Стратегию противодействия антиконтенту я построил только на противопоставлении любви и толпы. Остальные акценты я специально, точнее злонамеренно, если так можно выразиться, упустил. Армию ботов пустили на восхваление тусовки и таланта Шабашы, который сумел вдохнуть новую жизнь в старый хит. В этот же вечер мне в чат написала Ольга, которая предложила встретиться в ресторане BEEF meat & wine недалеко от Дворца спорта. Я, конечно же, согласился. В назначенное время я прибыл к заведению. С правой стороны от двери прямо из стены торчала скульптура, хотя корректнее сказать фигура быка, которая была сделана из деревянных или пластиковых пластин, выкрашенных под мясную нарезку. У быка были небольшие острые рога, которые смотрелись весьма угрожающе.