– Ты знаешь, когда компании начинают активно презентовать стратегии развития? – спросил он у меня, и, не дожидаясь ответа, продолжил, хихикая – когда в этот момент происходит покупка у государства перспективного актива за символическую по меркам реальной стоимости лота благодарность продавцу.
– Тем более, когда запасы углеводородов этого актива позволят компании как минимум будущие 20 лет не думать про объемы добычи, – добавил я, показывая свое понимание происходящих на рынке событий.
Вообще Гаврик был очень осведомленным журналистом. По количеству подтвержденных инсайдов он, пожалуй, входил в тройку лучших на рынке. И как выяснилось чуть позже, карьерный рост и брэндирование имени ему обеспечивало, скажем так, умение правильно пристроить пятую точку. Узнал я об этом совершено случайно. После очередной пресс-конференции я вышел из гостиницы, где проходило мероприятие, и по пути к метро решил набрать выпускающего редактора. Но телефона ни в карманах, ни в сумке не оказалось. Я вспомнил, что перед конференцией положил мобильник на стол возле тарелки, на которой в виде фантастического цветка были выложены тонкие как бумага кусочки хамона, и спешно пошел обратно. В помещении, на первый взгляд, никого не было, но только я сделал несколько шагов, как увидел в конце зала темную фигуру. Присмотревшись, я разглядел довольно крупного мужчину, который был без трусов и словно в конвульсиях двигался взад и вперед, интенсивно дыша и сопя. А потом я услышал сбивающийся голос Гаврика: – Сте пан И ва но вич, точ но Най ман ста нет пред се да те лем со ве та ди рек то ров гос кор по ра ции «Газ им порт сбыт».
– Точно, точно, – отвечал на выдохе грубый мужской голос.
Я на цыпочках подошел к столу, за которым сидел, взял свой телефон и тихо вышел из зала. Тогда я подумал, что в условиях целенаправленной евроинтеграции бывшей социалистической республики толкатели говна в обратном направлении являются некими маркерами – пионерами перемен, которые вскоре ожидают всю страну, которую международные финансовые институты и старшие товарищи брюссельского кольца уверенно ставят в нужную позу. А поскольку в органах власти и бизнесе таких евроинтеграторов становится все больше, наклон этот будет происходить все быстрее, а проникновение все глубже. Безусловно, я был не многим лучше Степана. Журналистика для меня, как и для него, не была ни призванием, ни гражданской позиции, ни даже крестом, который выпало нести по жизни. Просто Гаврик перешел ту грань, которая для меня была недопустима ввиду рабоче-духовного воспитания, даже с учетом невообразимых возможностей и доходов, которые давал такой подход к делу. За почти 10 лет в журналистике я перестал верить в созидательный эффект СМИ, в их пользу. Даже наоборот. Мое отношение к профессии стало скорее бездушным – это всего лишь способ заработка, как у кассира, забойщика скота или любого другого клерка. Хотя, наверное, даже хуже, поскольку ни кассир, ни забойщик не испражняется в головы своих клиентов. Честно говоря, журналистов, верящих в профессию, и исповедующих эту веру искренне, наверное, нет вовсе. А если и есть, то это наивные глупцы, чей интеллект просто еще не переварил бульон реального положение дел. Но я таких не встречал, за исключением пары отъявленных лицемеров и негодяев. Конечно, всплески обиды за державу периодически случаются у всех. Но это такая форма бичевания, которая необходима для продолжения деятельности: когда тонешь в собственном говне, надо иногда делать рывок, чтобы не захлебнуться. Например, некоторые забойщики скота, оправдывая убийство коров, держат дома очень много животных, которых обхаживают, как королей. А многие журналисты, преимущественно под псевдонимами, ведут блоги, телеграм-каналы и пишут статьи о коррупции, чиновничьем беспределе, безнаказанности власть имущих и срывании рабских оков. Можно слукавить и оправдаться, что, мол, жизнь такая. Что вбиваемые со школьной парты и дальше по жизни лозунги о свободе и справедливости, сложно воспринимать всерьез, поскольку часто призывающие к совести, патриотизму и порядочности люди в реальности исповедуют совершенно противоположные ценности. Поэтому сопоставляя слова с делами возникает какое-то извращенное понимание реальности. Как говорил мой декан во время лекции о журналистской этике – не у каждого есть Maybach, но каждый готов в него сесть при малейшей возможности. Но скажем откровенно, мы идем по жизни как навозные жуки, бездумно и отрешенно катим впереди себя свой говняный шар, и с каждым шагом он все больше и тяжелее. Заложенные в нас во времена ненавистной империи понятия долга, доброты, справедливости, силы закона с каждой прожитой секундой и приобретенным жизненным опытом замазываются новым слоем дерьма – другими абстрактными понятиями, которые современные теоретики объединили в один семантический узел – потребительский гламур. Об этом еще что-то Островский писал, как темный гламур поглощает светлый романтизм. Телефон стал вибрировать и гнусавый голос под ужасный звук гитары запел – ходит дурачок по небу, ищет дурачок глупее себя. Я снял трубку.