Её, провалившую выпускной экзамен в том же Политехникуме* в Цюрихе, который он закончил с дипломом.
Последовал откровенный разговор, после которого выяснилось, что человек, увлечённый физикой высоких материй с 15 лет, помнил только азы этой науки и не слышал ни о каких теориях, своих или чужих.
Доктор Вейзельберг, посещая "больного", цокал языком и качал головой, потом выписал рецепт "для улучшения памяти". Милева добилась, используя старые университетские связи, консультации профессора Штромпфе, известного специалиста по нервным и психическим болезням, но посещение его берлинской клиники тоже ничего не дало. Профессор глубоко задумался и сделал вывод о губительном влиянии нервных стрессов и длительного перенапряжения на организм человека, прописав успокоительное и длительный отдых от работы и научной деятельности.
В отчаянии молодая женщина дала объявление в газету, и на следующий день их осчастливил визитом гипнотизёр, заезжий итальянец, который, тряся внушительной гривой чёрных волос и коверкая немецкие слова, содрал внушительную сумму, продав им "эликсир для улучшения памяти". Средство вызывало сонливость, и это был единственный результат его действия.
Милева считала себя сильной, но у неё опускались руки.
Альберт никак не хотел или не мог понять её страданий, и только беременность будущей жены удерживала от скандалов.
Он помнил всё, кроме специальных знаний - даже то, что работал в Бюро патентов. Очередное потрясение постигло девушку, когда пришедший с работы будущий муж объявил, что решил усовершенствовать работу конторы, дабы увеличить её доходность.
Милева едва не потеряла дар речи.
- Доход... что? Ты же сам называл её "светской богадельней"! Работал там только потому, что непыльная работа позволяла не отвлекаться от научных изысканий! Ты же... - она почти задохнулась. В голосе появились истеричные нотки, и юноша раздражённо закатил глаза.
- Но сейчас я изменил мнение, дорогая.... Даже если я так думал раньше, но...
- Когда? - шёпотом перебила Милева.- Когда ты изменил его? Почему я ничего об этом не знаю?!
Она схватилась руками за щёки, и Альберт поспешил обнять девушку.
Но вид у него был растерянный. Он не знал, как успокоить её, искренне не знал, и это удручало.
Своими страхами Милева предпочитала не делиться, особенно с родственниками в далёкой Сербии - не надеялась, что её поймут. По мнению же одной из здешних знакомых, она должна была только радоваться, что молодой человек "взялся за ум" и стал предприимчивым. Значит, будет достаток в семье. Значит, повзрослел и стал понимать, что наукой много не заработаешь, а вот продажей патентов изобретателей...
Значит, просто стал нормальным, "от мира сего".
Таким, как все.
Обычным.
Беда была только в том, что Милева любила другого человека. Доброго, но рассеянного, забывающего, куда положил зонт или шляпу. Поглощённого наукой. Присылающего поздравительную открытку из другой страны на следующий день после дня рождения, с покаянными словами о том, что он обещает исправиться. Остроумного, очень сдержанного и по-своему харизматичного, фонтанирующего новыми идеями...
Неужели она потеряла его? Как это случилось? Чёткий, рациональный ум, которым она отличалась с детства, не вмещал мистики, но словно начал давать сбои. Новое, ХХ тысячелетие только-только наступило, и вездесущие предсказатели, медиумы и экстрасенсы толпами бродили по Европе, пользуясь извечным страхом людей перед всем новым и неизведанным, их любопытством - что же будет дальше?
И Милева сдалась, поддавшись велению времени и его вкусам... или, может быть, своему отчаянию.
* * *
- Фрау Милева, они пришли! - постучав и открыв дверь, возвестила миловидная голубоглазая горничная в косынке и аккуратном переднике.
- Зови их, Мари, - тихо ответила женщина. - Я... сейчас, да. О майн готт, мне нехорошо... - она схватилась за живот, сморщившись, и испуганная Мари, коротко кивнув двоим вошедшим и указав на дверь со словами "входите, вас ждут", поспешила подхватить её за руку и увести.
Солнце небрежно заглядывало в небольшую уютную комнату, ветерок трогал занавески, принося запахи цветущих лип, шин и свежих сладких булочек из кондитерского магазина неподалёку, звуки клаксонов проезжающих автомобилей и трели трамваев.
Альберту всегда нравился Берн, его тихий говор, такие клонящиеся к закату дни, тёплый июньский воздух - но сейчас для человека на кровати ничего этого не существовало. Угрюмый и подавленный вид говорил о том, что мысли юноши были весьма далеки от приятных. Альберт взял лежавший на комоде берлинский журнал «Анналы физики», в который, как говорила Милева, он должен был написать какую-то статью, полистал - и угрюмо отложил обратно. Нарастало раздражение и нежелание изображать из себя больного, которым он себя вовсе не считал.