— Это я слышал, — перебил его я. — Мне рассказала Нарин. Значит, у неё нет никакого шанса?
— Нет, — уверенно покачал головой Арнау. — Его не будет и у тебя, если ты останешься здесь до тех пор, пока на свет не появится собиратель. Аидрэ-дэи появляются сразу после его рождения, Крихтэ сбивает их на несколько часов, но этого недостаточно. Сейчас ты ещё можешь уйти. Иди обратно. Найди чуткую точку и возвращайся в свой аларин.
Я представил, как этот молодой парень будет принимать роды у женщины, которая обречена на гибель, представил младенца, заросшего шерстью, насквозь пропитанной кровью. Представил, как моргают его слепые и зрячие глаза, представил, каким должен быть крик существа, которое не щадит собственную мать, пусть не родную, но выносившую, и меня передёрнуло от отвращения. Я вспомнил роды Марины, вспомнил отчаянно орущую Настюху, которую я, признаться, по первости немного испугался, потому как личико у неё было сморщенное и красное как свёкла. Сейчас у моей дочери глаза серые с золотистым ободком вокруг радужной оболочки, а первые два месяца они были у неё потрясающего синего цвета, так что если бы она не спала большую часть времени, я готов был стоять часами, любуясь их глубиной. Держа на руках спящую дочку, я с улыбкой вспоминал, как ещё пару лет назад доказывал, что маленький ребёнок ничем не отличается от щенка или котёнка, которые точно также плачут, спят и испражняются. Я смотрел в глаза своей дочери и удивлялся тому, как это крошечное существо цепляется за жизнь, чувствует и понимает, живёт и дышит. Я вспоминал свою дочь, вспоминал Марину и меня охватывал ужас при мысли, что на долю Нарин, маленькой покорной женщины выпало такое испытание. В душе я не мог смириться с тем, что через несколько часов Нарин не станет.
Арнау некоторое время стоял надо мной, очевидно ожидая каких-то особых слов или действий. Но я молчал, полностью погруженный в собственные мысли. Смотритель глубоко вздохнул и подошел к Нарин. Он низко склонился над ней и что-то зашептал на странном гортанном языке. Не знаю, была ли это молитва или просто напутственные слова, однако от их мерного звучания мне стало как-то спокойнее. Я расправил плечи и встряхнул головой, стараясь отбросить всё ненужное и полностью сосредоточиться на насущном. Когда я посмотрел на стонущую женщину на скамье, сердце моё сжалось от боли, однако теперь я точно знал, что делать. Какие бы высокие мотивы не руководили мною, первое место в моей жизни занимала дочь. Пусть рухнет весь мир и погибнут целые народы, но вечером я должен забрать Настю от сестры. Ничто на свете не может стоить дороже моего ребёнка. Смерть Марины, смерть моей матери, болезни и врачи, беготня по самым разнообразным инстанциям, всё это привело к тому, что я уже не мог представить своей жизни без дочери. Я никогда не испытывал тех трепетных чувств, которые заставляют видеть своего ребёнка ангелом во плоти, не чувствовал восторга, наблюдая за первыми шагами дочери, не получал радости от многочасовых игр на детской площадке. Но я удивлялся тому, что дал жизнь новому человеку, со своим характером, своими привычками, с любопытством наблюдал, как моя дочь взрослеет, получает первые синяки и первый опыт взаимоотношений. Я восторгался тем, что у Насти на всё есть своё собственное мнение, меня изумляло её наивное суждение о таких вещах, которые никогда бы не пришли мне в голову. Моей дочери было интересно, почему пауки не прилипают к своей паутине, почему зубров назвали зубрами, где находится край земли. Порой я впадал в отчаяние, не умея объяснить простейшего явления, а иногда хохотал до слёз, отвечая на вопрос "почему человек икает". Не знаю, может я и ошибаюсь, но мне кажется, то, что я испытываю, и называется отцовской любовью. В Насте была сосредоточена вся моя жизнь, все помыслы и интересы. Когда я всё это понял, я подошел к смотрителю мельницы и сказал, что возвращаюсь назад. Арнау внимательно посмотрел на меня и что-то невнятно проговорил. Я не понял ни слова и попросил его повторить. Смотритель усмехнулся. Он положил голову на лоб Нарин и сказал, глядя в сторону:
— Тебе дорога в аларин. Нанарин дорога в море. А мне… а мне служить Крихтэ, пока я ещё могу стоять на ногах.
— Мне очень жаль, — сказал я, кладя руку на лоб женщины. — Я бы хотел помочь. Но у меня есть дела. У меня есть дочь.
— У тебя дочь. — сказал Арнау, по-прежнему не глядя на меня. — У Нанарин собиратель. Ты жив, Нанарин почти мертва.
Внезапно он повернулся ко мне и я поразился тому, как изменилось его лицо. Не знаю, кем приходилась ему Нарин, но я точно то выражение, которое увидел на лице Арнау. После смерти Марины я слишком часто видел в зеркале самого себя, искаженного отчаянием.
— Иди в аларин, — заговорил смотритель мельницы так быстро, что я с трудом разбирал, что он мне говорит, — найди жертвенник в Эридэ, спустись под землю и перейди за черту. Ты попадёшь в аларин, но тот, кто перешел раз, перейдет и другой, а потому тебе надо будет держаться подальше от чутких точек. Когда вернёшься, забирай дочь и уходи из аларина. Ты и так пробыл здесь слишком долго. А те, кто слишком долго бывает в приграничье, обычно возвращаются обратно. Но тебе не нужно возвращаться. Ты пришлый. Уходи! Уходи!
Последние слова Арнау прокричал прямо мне в лицо, я невольно отшатнулся и едва не упал. Я схватился за стену и в кровь рассёк ладонь о торчащий из неё ржавый гвоздь. На гвозде висело длинное полотенце, и когда оно упало, на него закапала кровь из моей руки. Почему-то зрелище алых капель, расползающихся по белой ткани показалось мне тошнотворным, и я поспешно отвернулся.
— Уходи! — ещё раз сказал смотритель, снова повернувшись к Нарин. Я быстрым шагом подошел к двери, но тут за моей спиной раздался такой чудовищный вопль, какого я больше не слышал никогда.
Кричала Нарин и от её криков у меня звенело в ушах и дыбом вставали волоски на коже. Я вмиг забыл обо всём и подбежал к кричащей женщине. Арнау стоял перед ней на коленях и продолжа что-то бормотать, но, по-видимому, толку от этого было мало. Длинная юбка, скамья под Нарин, всё было мокрым, по полу лилась какая-то красноватая жидкость с отвратительным запахом. Я подумал, что у роженицы отошли воды, но впечатление было такое, что тает вся Нарин, воды было столько, что она начала переливаться через порог. Вскоре Нарин перестала кричать, и только билась на скамье, широко раскрывая рот с окровавленными зубами. Её рубашка была мокрой от пота, а кровь, казалось, сочилась изо всех возможных отверстий. Я решил, что женщину надо раздеть и стал стаскивать с неё одежду. Арнау хотел меня остановить, но потом понял, что я хочу помочь, и достал нож, чтобы разрезать ткань. Вдвоём мы освободили Нарин от одежды и уложили на полу. Женщина совсем ослабела, и теперь только тяжело дышала, переводя воспалённый взгляд с меня на Арнау. Я поднял полотенце со следами собственной крови и начал обтирать её, но толку от этого было мало. Нарин истекала кровью, потом и ещё какой-то жидкостью, которая сочилась с пор её кожи. Лицо женщины было серым, под глазами лежали черные круги, губы и ногти стремительно синели. У нас на глазах Нарин уменьшалась в размерах, таяла, гасла. И без того худая, сейчас она была совсем истощенной, тонкая кожа плотно облегала рёбра, прозрачные пальцы превратились в спички, руки напоминали птичьи лапы. И только её огромный живот становился всё больше и больше, кожа на нём натягивалась всё сильнее и сильнее, пока, наконец, под ней не начал прорисовываться силуэт чего-то, больше всего напоминающего свёрнутую в клубок змею. Изо рта Арнау вырвался стон и он отвернулся к стене, не в силах видеть того, что творилось с Нарин. Несмотря на то, что мне было ещё страшнее него, я продолжал стирать кровь и пот с тела женщины, надеясь хотя бы немного облегчить её страдания. Глаза Нарин были расширены, видно было, что каждый вздох даётся ей с трудом, руки сжимались в кулаки. Я гладил её по голове, стараясь не смотреть на растущий живот, говорил что-то безмерно успокаивающее и лицемерное. Сколько раз я слышал подобные слова от врачей и медсестер, когда сутками дежурил у палаты дочери! И сколько раз прогноз "всё будет хорошо" оказывался ложью, сколько раз я готов был растерзать доброхотов за поданную надежду! Но тогда я просто гладил Нарин по голове и за каким-то чертом говорил ей, что всё не так уж и плохо.