Версии были самые разные. Около двадцати лет назад подросток погиб на песчаном карьере, и поначалу следствие ухватилось за эту гипотезу. Но ни на одном песчаном карьере в округе никого не нашли, потому версию пришлось закрыть. Нигде не было никаких зацепок, которые могли бы хотя бы немного пролить свет на произошедшее. Не было ни следов крови, ни обрывков одежды. Собаки-ищейки уверенно шли от самого дома и до леса, где близнецов видел Максимов, а потом просто садились на землю и не делали ни шага дальше. Вскоре чуть ли не каждый житель посёлка наизусть знал последний маршрут, которым шли пропавшие ребята. Вот они спускались по крыльцу, шли вдоль грядок с земляникой, перелезали через малиновые заросли, выходили из калитки, шагали по мостику. После чего братья направились сначала в магазин, где, по словам продавца, приобрели по шоколадному батончику, а потом направились прямиком к Финскому заливу. Но перейдя железнодорожное полотно, близнецы вдруг развернулись, и пошли в обратную сторону. Дворами они добрались до самой крайней улицы посёлка, где впоследствии были найдены обёртки от шоколадных батончиков, а по ней уже дошли до самого леса, где и повстречались с Максимовым. А потом они исчезли.
Безутешные родители особенно напирали на тот факт, что дети по какой-то причине не пошли на залив, хотя, по моему мнению, куда как логичнее было бы обратить внимание на то, что братья, не любящие купаться, вообще отправились туда. Но сколько не искали свидетелей, сколько не опрашивали кассиров на станции и людей, который в тот день были на платформе, никто так и не смог сказать, что повлияло на то, что близнецы изменили свои планы.
Милиция дотошно опрашивала всех соседей, стараясь найти хотя бы малейшую зацепку, которая поможет распутать дело. Но всё было безрезультатно. С утра детей видели многие, их видели идущими на залив и идущими в обратную сторону. Кто-то даже вспомнил, как один из близнецов держал в руках шоколадный батончик. Кто-то видел, как братья задумчиво обрывали акацию и жевали желтые цветы. Меня самого допрашивали дважды, я разводил руками и говорил, что действительно видел ребятишек в тот злополучный день. Во сколько? Хоть убейте, не помню. Что они делали? А что могут делать двое пацанов в жаркий летний день? Что обычно делают дети на летних каникулах? Играют и бесятся. Нет, удочек я у них не заметил. Корзинки? Не было корзинок. Нет, я не наблюдал за детьми специально. Я был на втором этаже и смотрел на застрявший в кювете грузовик. Дети возились у канавы, я ещё подумал, как бы они не попали под колёса. Почему я ничего не сделал? А что я, черт побери, должен был сделать?
В конце концов, и меня, и всех остальных оставили в покое. Ни дети, ни их тела не были найдены, гипотетический убийца разгуливал на свободе, и только я один знал, что же произошло на самом деле. Когда-то я хотел унести эту тайну с собой в могилу, но сейчас, когда терять мне уже нечего, я постараюсь рассказать всё.
Это был первый день моего отпуска. Через неделю мы с Настей должны были поехать отдыхать в Крым, билеты уже лежали у меня в ящике стола, а пока я наслаждался тем, что отдыхал на даче в полном одиночестве. Накануне сестра предложила мне взять Настю в двухдневную поездку в Псков, я с радостью согласился, а потому до завтрашнего вечера я был предоставлен сам себе. Я коротал день, валяясь на раскладушке, подставив спину солнечным лучам, читал Айзека Азимова и лениво жевал бутерброды с зелёным луком. Ещё с вечера я загрузил подпол несколькими бутылками пива, так что хотя на даче и не было холодильника, в моём распоряжении было вдоволь прохладного напитка.
Я рассчитывал, что в таком расслабленном состоянии я пробуду до самой ночи, а потом, возможно, будет иметь смысл пойти в дом, но вскоре меня совсем замучили слепни. Я устал с ними бороться и медленно встал с раскладушки, намереваясь умыться и ещё немного посидеть на крыльце, но тут меня привлёк шум, доносящийся с соседней улицы. Я зашел в дом и поднялся на второй этаж, где из дальнего окна открывался превосходный обзор. На одной из деревянных ступенек развалился кот, об которого я едва не споткнулся. Ему было необычайно жарко в своей тёплой шубе и он не знал, где искать спасения от жары. Я обругал кота, привычно назвав его толстой скотиной, осторожно через него переступил и поднялся наверх. А там то ли от резкой смены положения тела, то ли от того, что я слишком быстро поднимался по лестнице, а может и просто потому, что выпил много пива, у меня сильно закружилась голова и мне пришлось схватиться за дверной проём, чтобы не упасть. Когда я немного пришел в себя, мне показалось, что в комнате потемнело. Я подумал, что, возможно, скоро начнётся гроза, но когда я подошел к окну, я увидел, что небо было чистое и ясное. Я встряхнул головой, несколько раз закрыл и снова открыл глаза, и вскоре всё вокруг стало снова как прежде. Когда я подошел к окну, я уже и думать забыл о недавнем головокружении и потемнении в глазах. Вероятно, это был просто скачок давления.
Оказалось, что на соседней улице грузовик застрял колёсами в канаве и его разъяренный водитель выяснял отношения с хозяином легковушки, поставленной чуть ли не поперёк дороги. Это меня совершенно не заинтересовало, хотя в любой другой день я бы непременно захотел узнать, кто прав в данной ситуации. Но сейчас я только взъерошил руками взмокшие от жары волосы и хотел уже спуститься вниз, как вдруг что-то привлекло моё внимание. На соседнем участке копошились два пацана в одинаковых кепках и плавках, причем у одного в руках была большая холщовая сумка. Казалось, что пареньки что-то искали в цветочных зарослях, что само по себе уже было святотатством, потому что соседи очень трепетно относились к своим клумбам и грядкам. Как-то раз к ним забежала моя Настя, и её позорно оттуда изгнал сосед Максим Леонидович, крикливый краснолицый мужик, наградив напоследок крепким подзатыльником. В тот раз я не стал устраивать разборок, потому как сам не раз внушал дочери, что походы по чужим участкам могут окончиться плачевно. В какой-то мере я был даже благодарен соседу за тот подзатыльник, потому как Настя больше никогда самостоятельно не ходила в гости к незнакомым людям.
Соседский сад, который отделял от нашего малинника тонкий забор из сетки-рабицы, был настоящим произведением искусства. Чего в нём только не было! Пионы, морозостойкие китайские розы, тигровые лилии и целые ряды строгих фиалок, чередующихся разноцветными анютиными глазками. За садом ухаживала наша соседка Эмилия Фёдоровна, женщина лет пятидесяти, очень интеллигентная и творческая дама. В отличии от своего мужа она никогда не повышала голос, была всегда опрятно одета и причесана. Сад был ей под стать, если, конечно, так можно сказать про сад. Аккуратный, сдержанный, каждому цветку полагалось своё место, клумбы огорожены низкими дощатыми заборчиками, все дорожки посыпаны желтым песком. В детстве я люто ненавидел такие сады, потому что стоило увидеть что-то подобное моей матери, как она начинала с двойным упорством принуждать меня к садово-огородным работам, постоянно ставя хозяев сада в пример. Если в летних каникулах и было что-то плохое, то разве что бесконечная поливка и прополка. Особенно противно было полоть морковь. Сколько меня не пытались научить, я так и не мог отличить чахлую морковную рассаду от сорняков. Мать никак не могла понять, что я не нарочно выдёргиваю морковку вместо сорных трав, и часто именно из-за мороки с морковкой я оставался без походов в лес. Только в середине июня я был частично вознагражден за свои огородные страдания. К тому времени уже поспевал сахарный горошек и каждый вечер на крылечке мы с друзьями дружно лущили зелёные стручки. Когда я видел, как моя дочь точно также сидит на крыльце со своими друзьями и грызёт горох, я каждый раз вспоминал себя и невольно улыбался. Время идёт, поколения меняются, а детство, чьё бы оно ни было, остаётся точно таким же. И, казалось бы, такая мелочь как горох помогла мне в очередной раз понять, что дети это не просто твоё отражение. Мне много раз пытались втолковать, что как ребёнка воспитаешь, такой и будет у него характер, но я всегда помнил про горох и понимал, что это не так. В детстве я всегда набирал целую миску гороховых стручков и съедал горошины из каждого стручка. А моя дочь сначала очищала все стручки, складывала горошины в миску, и ела их только тогда, когда не оставалось ни одного целого стручка. Я никогда не учил её этому, никто не показывал ей, как надо есть горох. Настя сама придумала такой способ и всегда, сколько я её помню, ела горох только так.