— Туда, — тихо сказал Саркович, — указав рукой вперёд. — Но идти слишком долго.
— Почему мы не можем просто повернуть назад? — спросил я, чувствуя, как силы меня покидают. Раздражение, гнев, всё схлынуло в один миг. Осталась только усталость и странная горечь.
— Потому что никакого "назад" нет, — просто сказал Алексей. — Нет двери, которая выведет нас обратно. Где бы мы не покинули аларин, вернуться по своим следам нельзя. Потому что здесь другие расстояния и другое время. Мы можем только попытаться найти другой путь.
— Тогда мы должны его найти, — твёрдо сказал я. — И ты мне в этом поможешь.
Саркович посмотрел на меня удивлённо, рассмеялся и покачал головой.
— Я… нет. Прости, Игорь, но я слишком давно мечтал сюда вернуться. Я потратил слишком многое, чтобы… чтобы просто так от этого отказаться. Тебе придётся искать выход самому. А потом постараться держаться подальше от чутких мест. Однажды тебе уже велели держаться от них подальше, но ты не послушал. А у меня задача как раз противоположная. Я должен уйти как можно глубже сюда, чтобы никогда не найти обратную дорогу. Это место не жалует пришлых, поэтому мне придётся постараться.
— Там моя дочь! — почти закричал я, немало не заботясь о том, что нас может кто-то услышать. В самом деле, кто может оказаться в этом словно вымершем месте? — Там моя жизнь!
Саркович немного помолчал, опустив глаза вниз. Когда он вновь посмотрел на меня, вид у него был немного виноватый.
— Прости, — сказал он так тихо, что я едва мог разобрать его слова. — Моя жизнь тут.
— Моя Настя, — крикнул я. — Ты мой друг! И ты говорил, что любишь её! Ты не можешь вот так меня оставить!
— Прости, — в третий раз повторил Алексей и отступил от меня на полшага. Я схватил его за плечо.
— Постой!
— Не прикасайся ко мне! — исступленно закричал Саркович. От неожиданности я выпустил его и в следующий миг Алексей помчался прочь, крича на ходу:
— Не прикасайся ко мне! Не прикасайся! Не прикасайся! Не прикасайся!
Я не стал его догонять. Я остался один, постепенно впадая в то состояние, которое обычно называют апатией. По счастью, продлилось оно недолго, и вскоре я уже снова был полон сил. Я твёрдо решил не думать о том, как объяснить всё происходящее. Задача у меня была одна — во что бы то ни стало найти выход и вернуться домой к дочери. Это значило, что важнее всего для меня был здравый ум. Я просто не имел права расслабляться.
Когда я это понял, мне стало немного легче. Я зашагал вперёд мимо высоких розовых деревьев. Я вдыхал приторно-сладкий медовый аромат и старался думать только о том, как бы поскорее отсюда выбраться. Но мало помалу я проникся удивительной красотой, окружающей меня со всех сторон. Я шел по колено в высокой траве с белыми полосками посредине, роскошные цветы с крупными ярко-синими лепестками касались кончиков моих пальцев. С деревьев время от времени срывались резные розовые листья и с тихим шелестом падали на землю. Заходящее солнце придавало им удивительно прозрачное сияние, словно листья были сделаны из хрупкого стекла. Где-то над моей головой негромко пела птица, но её голос звучал нереально, словно бы доносился до меня через толстый слой ваты.
Мне стало уже жарко в тяжелой зимней одежде, но я не спешил раздеваться, надеясь, что за следующим деревом будет тропинка, ведущая обратно в заснеженный Петербург. Надежда была слабая, но я хватался за неё как за соломинку, всей душой желая поскорее вернуться домой. Хуже всего было то, что моё третье приключение в приграничном мире было лишено всяческого смысла. Я не понимал, зачем я сюда попал, не понимал, как я сюда попал и, главное, не понимал, как отсюда выбраться. У меня было чувство, что кто-то или что-то имеет на меня свои виды, но это было уже совсем нелепое предположение. Иногда мне казалось, что я ловлю на себе чей-то настороженный взгляд, но сколько я не озирался, вокруг по-прежнему было безлюдно.
Я расстегнул куртку, подумал, и снял её совсем. Нести в руках было неудобно, вокруг пояса тоже было не обвязать из-за толстых рукавов. Тогда я просто закинул куртку на плечо и пошел дальше, обливаясь потом. Вскоре розовые деревья сменились высокими кустами конической формы. На них росли крупные красные ягоды, над которыми вились мелкие насекомые. Запах у ягод был довольно приятный, что-то среднее между земляникой и смородиной, но я ни за что бы не взял в рот ни одну ягодку. Они казались мне слишком сочными и слишком красными, будто бы внутри ягод был не сок, а кровь. Некоторые из них были покрыты мелкими трещинками, сквозь которые виднелись продолговатые черные семена. Из трещинок сочилась густая красная жидкость, в которой возились разноцветные мошки. Почему-то это показалось мне особенно неприятным и я поспешил поскорее уйти от ягодных кустов.
Вскоре я вышел на высокий морской берег. Под ногами шуршала мелкая галька, волны неспешно бились о прибрежные камни, в воздухе не было ни ветерка. Какое-то время я простоял на одном месте, глядя на расстилающееся прямо передо мной безбрежное море. Иногда мне кажется, что природа способна заворожить нас не столько своей удивительной красотой, сколько величием и необъятностью. Так, я готов бесконечно смотреть на туманные горы с вершинами, скрытыми в толще облаков, на бескрайние леса и быстрые горные реки с такой холодной водой, что перехватывает дыхание и сводит ноги. Море в приграничном мире было спокойным и в то же время тревожным. Волны его были невысокие, но меня отчего-то пугала их размеренность. Мне даже начинало казаться, что здешнее море это огромный механизм, действующий с удивительной точностью. Впрочем, вскоре мне пришлось убедиться в том, что это не просто сравнение. На берегу я впервые увидел дрэев. Тех самых, кого называли ещё Аидрэ-дэи.
Их было двое. Стояли они примерно в десяти метрах от меня, и в первый момент я вообще их не заметил. Они были неподвижны, спокойны, и, по-видимому, как и я смотрели на мерные морские волны, думая о чем-то отвлеченном. Никто не говорил мне, что это и есть дрэи, но я почему-то сразу понял, что это именно они. Я не знал, заметили ли они меня, но решил, что раз они не предпринимают никаких действий, я могу рассмотреть их получше.
Больше всего дрэи напоминали мне огромные механические игрушки, с которых начисто содрали кожу, так что остался только металлический каркас. Кожи, я имею ввиду нормальной человеческой кожи у них и в самом деле практически не было, зато наличествовали почти все внутренние органы, защищенные полупрозрачной синеватой тканью. Позвоночник и вообще весь скелет были снаружи, хотя и внутри явственно просматривались вытянутые кости. Их цвета были разными, от молочно-белого до розового и голубого, но сразу было понятно, что это органический материал. Однако, сколько я не пытался убедить себя в том, что это экзоскелет, я не мог избавиться от ощущения, что дрэи выстроены из металла. Пальцы на руках были вдвое длиннее человеческих и с тыльной стороны покрыты костяными (металлическими?) пластинами, ладони ровные как доски. Я предположил, что руки дрэев были наименее чувствительными, так как состояли буквально из одних наружных костей, хотя, конечно, я мог и ошибаться. При взгляде на ноги я сразу вспомнил джоли-джамперы, пружины-прыгунки, которые как раз начали входить в моду. Надев на ноги эти забавные приспособления, человек мог подпрыгнуть чуть ли не на два метра и развить скорость под сорок километров в час. Я понятия не имел, как именно передвигаются Аидрэ-дэи, но сразу предположил, что скорее всего прыжками. Ноги их наполовину состояли из тонких цветных косточек с перемычками, колени гнулись в обратную сторону, вместо ступней была полукруглая матовая кость. Лица дрэев были единственной частью тела, полностью закрытой матовой непрозрачной кожей, вот только кожа эта была светло-голубой и больше напоминала пластик. Носы были одинаково миниатюрны и чуть сплюснуты, за синеватыми губами четко обрисовывались мелкие и совершенно плоские зубы. Мутно-голубые глаза, наполовину закрытые неподвижными веками, холодно смотрели из ромбовидных глазниц. Бровей и ушей не было. Вместо черепа мозг дрэев закрывала сетка тончайших косточек и сосудов, было видно даже, как по венам циркулирует сине-голубая кровь.