— И кто же наши хозяева? — спросил я. — Правительство? Европа? США?
— О, нет, нет, — Зои махнула рукой. — Теория заговоров и всё прочее слишком наивно, чтобы вы могли в это поверить. Вы в плену собственных идей, вещей и сводов правил, которые кажутся разумными только на первый взгляд. Если задуматься, то всё то, что связывает вас, не имеет ни малейшей ценности. С самого рождения вы пленники — сначала в плену родителей, потом собственных детей. И так из года в год, из века в век. Вы теряете свой уникальный, неповторимый человеческий облик, прогибаясь и подламываясь под поработившим вас миром. Вы называете себя обществом, но никто из вас не готов подать руки незнакомому человеку. Потому что цепь, обвитая вокруг ваших шей, сдерживает вас. Вы говорите "мы", подразумевая весь народ, но на самом деле ваше "мы" это только вы сами и ваше окружение. Вы одиноки и кормите этим одиночеством собственного хозяина. Вы безнадежны. Обречены.
— И вы, конечно, хотите положить этому конец? — ехидно спросил я, признавая про себя, что в словах Зои есть доля истины. — Так сказать, стать нашими благодетелями?
— Конец? — неподдельно удивилась Зои. — О, нет, с чего вы это взяли? Мы просто возьмем своё, снимем урожай и пойдем дальше, оставив вас вариться в своём собственном соку. Мы изменив вас физически, но изменить вашу натуру не под силу даже гениальным аюрам.
Я ничего не ответил.
— Выпить хотите?
Зои протянула мне пластиковый стаканчик с плескающейся на дне золотисто-янтарной влагой.
— Что это?
— Вино, — кратко ответила Зои. — Пейте. Это пойдет вам на пользу.
Я выпил. Вино оказалось кислым и терпким, защипало язык, но когда оказалось у меня в желудке, мне и в самом деле стало лучше. Кровь быстрее заструилась по жилам, голова стала соображать немного яснее.
— Я же говорила, — удовлетворенно произнесла Зои, глядя на меня в упор. — А теперь отправляйтесь спать и постарайтесь к завтрашнему дню набраться сил. Вам придётся нелегко.
— А что будет завтра? — спросил я.
— Завтра вы останетесь один, — сказала Зои. — И вам придётся потрудиться для того, чтобы до нашего возвращения с вами ничего не случилось. Если всё пройдет хорошо, то вы…
— Что будет завтра?! — раздраженно повторил я. — Почему я останусь один?
— Спокойнее, — тихо проговорила Зои. — Не надо так волноваться. За сегодняшнюю ночь над вашим миром пронесутся семь волн. Последнюю мы отправим под утро. Оставшиеся дрэи будут наблюдать отсюда за ходом процесса. А вам придётся спуститься под землю, на минусовые этажи, потому что существует вероятность повреждения энергетической системы. На несколько месяцев в приграничье могут вернуться молнии, которые были здесь ещё при аюрах… Небоскрёб уцелеет, уцелеют и аясны, которым от их далёких предков достался замечательный иммунитет к небесному электричеству. Но вы будете совершенно беззащитны. Вероятность мала, но лучше перестраховаться.
— Несколько месяцев, — пробормотал я, низко опустив голову. — А сколько времени пройдет в моём мире?
— О, об этом вы можете не волноваться. Мы вернём вас двумя часами позже той временной точки, из которой вы были извлечены.
— Хорошо, — кивнул я. — А что я буду делать здесь эти месяцы?
— Ну, полагаю, вы найдете себе занятие, — с улыбкой сказала Зои. — Здесь вы найдете информационную базу, материалы из которой могут вас заинтересовать. Вы можете самостоятельно производить исследования в лаборатории, работая с собранными образцами. Кажется, ещё в школе вы мечтали стать химиком.
— Мечтал…
— Кроме того, вы будете вести дневник.
— Дневник? — удивился я, но тут же вспомнил слова Ольги. — Ах, да, дневник.
— Да, — Зои снова улыбнулась. — Дневник. Пишите о чем угодно, форма не имеет значения, но постарайтесь обратить особое внимание на то, что происходит и происходило вокруг вас, в корпорации цветов. Свои ощущения, мысли, образы, словом, всё, что придёт в голову. Справитесь?
— А куда я денусь, — мрачно сказал я. — Попробуем.
— Ну вот и славно.
Зои поднялась с кресла и протянула мне руку.
— Мне пора. Подготовка к процессу займет всю ночь. Если всё пройдет хорошо, мы увидимся с вами через несколько месяцев. Если мне не повезет… ну что ж, в таком случае передайте от меня привет вашей дочери. Её, кажется, зовут Ася?
— Настя, — машинально поправил я.
— Настя, — повторила Зои. Улыбка её стала грустной, глаза потускнели. Зои вздохнула.
— Ну что ж, до встречи, Игорь.
— До встречи, Зои.
До встречи.
Сейчас я снова и снова прокручиваю в голове наш разговор с Зои. Я пытаюсь понять, как за тот вечер она успела оставить такой глубокий след в моей душе. Я пытаюсь вспомнить, что за слова она успела (и успела ли) мне сказать, настолько чудные и странные, что они проросли в моём сердце. Я хочу знать, что за сила заставляет меня думать о Зои даже чаще, чем о собственной дочери. Я хочу знать. Хочу знать.
Первое время я вёл дневник на смятых листках бумаги, которые нашел в мусорной корзине. Тогда я считал, что дневник надо вести строгим канцелярским языком, записывая только то, что кажется действительно важным. Потом я плюнул и отправил свои записки обратно в корзину. Компьютер, оставленный в подвале специально для меня, был старый, работал медленно, но мне и не требовалось многого. На рабочем столе я создал текстовый файл и надолго задумался. Никогда прежде мне не приходилось вести дневник, и я понятия не имел с чего начать. В конце концов я решил в самом деле писать всё, что бог на душу пошлет. Но тот, первый мой электронный дневник, прожил недолго. При всей моей лени и патологической страсти к так называемому творческому беспорядку, я привык четко и конкретно формулировать свои мысли. Поэтому я уничтожил почти все записи и принялся писать то, что пишу сейчас. Однако я думаю, что не будет лишним добавить сюда несколько сохранившихся записок:
"Вчера я впервые увидел Зои, о которой все, и даже Геннадий Андреевич говорили с воодушевлением. Скажу по правде, никогда я не видел более удивительного существа. И дело не в том, что Зои не человек, ведь за то время, что я здесь, я уже отвык удивляться дрэям. Но Зои разительно отличается от своих собратьев. Высокая и хрупкая, как и все дрэи, Зои кажется полна какой-то удивительной жизненной силы, которая делает её натянутой как струна. У Зои резкий, отрывистый голос, в котором иногда проскакивают вполне мелодичные нотки (по крайней мере через систему связи он звучит просто божественно), кожа лица похожа на матовый фарфор, разумеется, с присущей Аидрэ-дэи синевой. И мимика, совершенно потрясающая мимика лица, которая в основном выражается в движении тёмно-синих глаз, глубоко сидящих в ромбовидных глазницах. Длинные сильные пальцы, руки, то ли источенные неизвестной болезнью, то ли покрытые татуировками. На вид Зои около двадцати пяти лет, если, конечно, я умею определять возраст Аидрэ-дэи.
И… я, кажется, назвал Зои хрупкой? Забудьте. Я никогда раньше не видел более…"
На этом моя мысль оборвалась, но уже через пару дней я писал:
"Порой мне кажется, что мир двоится в моих глазах. Я вижу её во сне, каждую ночь я вижу её во сне. Я называю по имени, я отношусь к ней со всей возможной почтительностью, и в то же время я изо всех сил сжимаю её хрупкую кисть и говорю… Что я говорю ей? Её имя как музыка, я повторяю его снова и снова. Её имя перестало быть именем в полном смысле этого слова, оно стало зовом, криком, песней. Всё чаще я вспоминаю бесценные строки Ахмадулиной "И вот тогда, из слёз, из темноты", потому что в случае с Зои всё произошло именно так. Она явилась. Вслушайтесь же в эти слова! Явилась! Явилась!".
И последняя, самая короткая записка:
"…я её создал. Я её выстрадал. Я выносил её, как мать вынашивает дитя. Я обманул всех: зов крови, природу, самого себя, я выкрал её и сделал своей…"
Впрочем, последнюю мою запись можно рассматривать только как дань собственному сумасшествию. Я остался один глубоко под землёй, много дней я не видел ни одного живого человека и сходил с ума от страха за свою оставленную дочь. Всё чаще мне стало приходить в голову, что время во всех реальностях идёт с одной и той же скоростью, и всё, что могут сделать Аидрэ-дэи, так это вернуть меня в прошлое. Но даже если я туда вернусь, это значит, что пока я сижу здесь, моя бедная девочка умирает от страха и болезни, и моё возвращение назад никак не повлияет на этот факт. Эта нелепая мысль как заноза засела в моём мозгу, и как я не старался, я не мог от неё избавиться. Тогда-то я и засел за этот текст, рассчитывая работой заглушить тоску по дому и изгнать все беспокойные мысли. Это сработало и я, как видите, неплохо преуспел. По крайней мере надеюсь, что мой дневник будет не только способом психологической разгрузки, но и моим билетом домой. Я мечтаю о том, что я вернусь обратно, что обниму Настю, что пойду на кухню и заварю чай. Я мечтаю вернуться, а там уж гори всё синим пламенем, я забуду обо всём. Перемены, изменения, всё к черту. Я хочу домой. Это моя самая заветная мечта и самое горячее желание. Я верю и мечтаю. Я жду.