— Золотой мост! — повторил незнакомец торжественно, для пущей важности подняв вверх указательный палец.
— А что это? — спросила Нинка, которая, как и я решила для себя, что иногда правила надо нарушать.
— О… — только и сказал человек, похожий на дачника, завёл глаза к небу, махнул рукой и быстрым шагом зашагал по тропинке прочь от нас. Мы не стали его догонять.
Ни Нинка, удивительно трогательная в сиянии белоснежного жемчуга, оттеняющего её смуглую кожу, ни Лиза, которая с удивлением смотрела на свою совершенно здоровую руку, больше никогда не увидели странного человека, который спрятал в карман сдвоенный камешек и что-то пытался рассказать про золотой мост. А я… А я совершенно случайно встретился с ним через много-много лет, когда детство и юность ушли от меня точно также, как некогда ушел от нас этот таинственный незнакомец.
Мне было двадцать четыре года, тот возраст, когда ты ещё окончательно не попрощался с юношескими мечтами, однако вспоминаешь о них всё реже и реже. Ещё пару лет назад мне хотелось перевернуть весь мир, организовать революцию, оставить свой след в истории, а сейчас я думал только о том, как бы поскорее разделаться со своей частью работы и пойти домой. Тогда я уже был женат, Марина, моя супруга, ждала ребёнка, отец умер несколько лет назад, а мать изводила меня каждый божий день. Жили мы у неё, о съеме квартиры не могло идти и речи, потому как все деньги шли в фонд поддержки будущего сына или дочери. Не проходило и недели, чтобы Марина не купила очередной обновки для долгожданного малыша, я хватался за голову, наблюдая, как деньги уходят на бесконечные стульчики, игрушки и совершенно нелепые настенные коврики. Иногда мне казалось, что мы ожидаем прибавления семейства не на одного, а по меньшей мере на дюжину человек. Я никак не мог понять, на кой черт моему ребёнку понадобится весь этот хлам в таком количестве. Но когда я пытался заговорить об этом с женой, она закатывала истерику, а мать всегда почему-то занимала её сторону. Не буду лгать, я никогда не испытывал к Марине страстных чувств и когда делал её предложение, руководствовался скорее сухим расчетом, нежели чем-то эфемерным. Нет, родители Марины не занимали каких-то высоких постов и вовсе не были состоятельными людьми, просто я посчитал, что в подруги жизни стоит брать надежного человека, на которого всегда можно будет опереться. Если бы мне понадобилось характеризовать мою жену одной фразой, то я бы сказал "этот человек никогда не разрывал упаковку на подарках". Даже в детстве. Она была терпеливой и спокойной, и, что особенно мне нравилось, никогда не допускала лишних движений. Да, Марина была мудрой женщиной, неплохой хозяйкой, темпераментной любовницей, кроме того, она никогда не опускала рук и не признавала безвыходных ситуаций. За те три года, что мы были вместе, мне никогда не приходилось видеть её слёз, я никогда не видел её в состоянии агрессии или отчаяния. Но когда Марина забеременела, всё резко изменилось. Всё началось с мелочей — сначала её раздражали запахи, потом звуки, а уже после каждое моё действие истолковывалось превратно и могло послужить поводом к новой домашней буре. Нельзя сказать, чтобы я не обращал на это внимание, в самом деле, попробуй не обращать внимание, когда твоя жена визжит не переставая, а мать бегает вокруг неё с криком, но на первых порах я относился к Марине с пониманием. Я прочитал множество литературы, связанной с беременностью и родами и утвердился в мысли, что этот год и следующие пару лет мне придётся жить под одной крышей с человеком, который будет не вполне отвечать за свои действия. Увы, зачастую психика женщин страдает во время вынашивания плода и в первое время после родов. Всё, что я мог сделать — так это постараться поменьше раздражать свою жену и постараться сделать так, чтобы она поскорее пришла в норму. Но принять решение легко, гораздо сложнее было сохранять гармонию в семье. Марину раздражало даже то, как я ем, как сплю, как одеваюсь, каждая мелочь раздувалась до чудовищных размеров. На пятом месяце жена сказала, что не может спать со мной на одной постели, и мне пришлось перебраться на кухню. Моя мать почему-то посчитала, что я инициатор раздельного спанья, что вид беременной супруги меня смущает, и устроила очередной скандал по этому поводу.
Не помню, как я пережил следующие месяцы. Когда до родов оставалось дней двадцать, Марина резко переменилась. Мне показалось даже, что вернулась та разумная и мудрая женщина, которую я знал ещё полгода назад, а потому я был готов носить её на руках, лишь бы Марина всегда оставалось такой же. Жена уговорила меня съездить на недельку отдохнуть в Крым, и как я не пытался отговорить её от этой поездки, пришлось согласиться. К моему удивлению, мать поддержала Марину, заявив, что небольшой отпуск пойдет нам обеим на пользу. Но я точно уверен, что если бы эта поезда была бы моим предложением, мать начала бы голосить, что на девятом месяце противопоказаны любые путешествия.
Мы поехали в Коктебель. У меня почти не осталось связных воспоминаний об этой поездке, помню только пышную южную зелень, грецкие орехи в тугой зелёной кожуре и море цветов, которые росли в клумбах, на газонах и просто так, густым разноцветным ковром в парках и скверах. Кажется, ещё в поезде Марина умудрилась посеять фотоаппарат, а потому мы не сделали никаких снимков. В столовой я отравился огуречным салатом и сутки провалялся в постели. Жена завела знакомство с нашими соседями, приехавшими на отдых из Перми. Они даже обменялись адресами и ещё два года на наш адрес приходили письма, поначалу восторженные, потом сочувственные. По-моему Слава, сосед, положил на Марину глаз, и это немало удивило меня, потому как я не понимал, чем может привлекать мужчину замужняя беременная женщина.
Домой мы вернулись на день раньше положенного, хотя жена активно возражала. Но чем больше я смотрел на неё, тем тревожнее мне становилось. Каждое утро мне казалось, что сейчас придётся вызывать скорую помощь и везти Марину в больницу. Чего-чего, а появления ребёнка вдали от дома, в украинском роддоме мне совершенно не улыбалось. Кроме того, местные врачи не внушали ни мне, ни жене особого доверия, а потому вскоре Марина и сама признала, что пора уезжать.
Уехали мы, как оказалось, вовремя. В Питере были уже утром, весь день ушел на разбор вещей и раздачу подарков нахлынувшим родственникам, а вечером Марину увезли рожать. Той же ночью в третьем часу родилась моя дочь Настя. Я пропущу многочисленные поздравления, беготню по инстанциям, разговоры с врачами и медсёстрами, скажу только, что Настя родилась не совсем здоровой девочкой и первые полгода мы отчаянно боролись за её жизнь. Все проблемы во взаимоотношениях с Мариной отошли на второй план, даже моя мать стала гораздо спокойнее, понимая, что только вместе мы сможем справиться с нашей общей бедой. Лекарства, уколы, бесконечные осмотры, всё это было сплошным кошмаром и даже первая улыбка моей дочери не перевешивала весь тот ужас, который нам пришлось пережить. Когда Насте исполнился год, врачи сказали, что опасности для жизни больше нет, однако ребёнку придётся принимать лекарства и проходить регулярные осмотры вплоть до совершеннолетия. Все мы вздохнули с облегчением, а через неделю Марина попала под автомобиль и скончалась на месте. Ещё через месяц с сердечным приступом слегла моя мать, и спустя два дня не стало и её. Я остался один с маленьким ребёнком на руках.
У всех родственников и друзей, которые на первых порах пытались меня поддержать, оказались срочные дела, и всё, что они могли, это спешно сказать по телефону какую-нибудь банальную пошлость вроде "всё будет хорошо". Моя двоюродная сестра, единственный человек, который согласился бы мне помочь по собственному желанию, сама мучалась с больным четырёхлетним сыном, с мужем отношения у неё были сложные, а потому ни о какой помощи с моей дочкой не могло быть и речи. Хорошо, что у меня были отложены кой-какие сбережения, плюс пригодились все те покупки, которые делала моя жена во время беременности. Я что-то распродал по дешевке, что-то обменял и сумел выкрутиться. С Настей согласилась сидеть женщина, у которой самой было двое детей, брала она немного, но всё равно я работал как проклятый. Квартира моя напоминала сумасшедший дом, кричала Настя, по комнатам носились отпрыски няни Елены Анатольевны, всюду валялись игрушки, книги, одежда. Когда я пытался сказать няне, что неплохо было бы убирать за своими детьми, мне было заявлено, что она нанималась как няня, а если я хочу получить ещё и домработницу, мне надо будет доплачивать двойную сумму. Таких денег на тот момент у меня не было, поэтому на первых порах пришлось смириться с грязью и бардаком. Потом я пошел на повышение, зарплату мне, с учетом положения отца-одиночки, повысили, и я мог уже нанять няню без детей, вполне вменяемую и аккуратную женщину. Моя жизнь начала более-менее стабилизироваться, приходить в нормальную колею. Когда Настя немного подросла, я отдал её на пятидневку, свободного времени стало немного больше, но я по-прежнему отдавал всего себя работе. Порой я ловил на себе заинтересованные женские взгляды, но всегда оставался глух. Для меня жизнь была сосредоточена только вокруг своей работы. Даже моя дочь не вызывала у меня таких чувств, как работа, работа и ещё раз работа.