На небе было пять лун. Не две, не три, а именно пять, и это единственный образ, который запечатлелся в моей памяти яркими красками. Все остальные воспоминания давно потускнели и начали постепенно терять очертания. Я с трудом вспоминаю даже то, сколько пальцев у меня на руках и как они выглядят, но пять лун, пять бледных дисков в ночном питерском небе я вижу ясно и отчетливо. Их было пять, пять круглых блестящих окошек, пять сверкающих бляшек, пять серебряных монеток. Они были расположены так близко друг к другу, что некоторые соприкасались краями. Размера они были одинакового, но светили немного по разному, некоторые чуть ярче, некоторые бледнее. Луны заливали небольшой дворик приятным желтоватым светом и совершенно не выглядели угрожающими. Наверное это прозвучит странно, но в тот момент, когда я их увидела, я совершенно не почувствовала страха или волнения. Вместо этого по всем моим жилам разлилось довольно приятное тепло, а на душе стало очень легко и спокойно. Совершенно не по собственной воли, подсознательно я подумала "ну вот, наконец, началось", потом на мгновение закрыла глаза и глубоко вздохнула. Когда я снова посмотрела на небо, луны немного изменили своё положение, расположившись чуть посвободнее. Опять же невольно губы мои тронула лёгкая улыбка и я быстрым шагом отправилась к Фонтанке. Мне вдруг очень захотелось увидеть, как же выглядят в воде отражения пяти лун.
Я вышла из дворов, перешла безлюдную улицу и зашагала по набережной, изредка бросая взгляд в тёмную воду. К моему великому сожалению, к тому времени небо заволокло тучами и мне не удалось полюбоваться отражениями лун. Тогда я просто бесцельно побрела вперёд, чутко прислушиваясь к собственным шагам, отдающимся гулким эхом. С Невского изредка доносился шорох автомобильных шин, чей-то громкий смех и музыка, но это только дополняло ту удивительную тишину, которая меня окружала.
Я дошла до моста Ломоносова и, подумав, свернула на него. На середине моста я остановилась, подошла к перилам и, согнувшись почти пополам, оперлась о них локтями. Я наклонилась так низко, что на секунду испугалась, как бы не упасть в воду, но быстро успокоилась, вцепившись руками в холодный металл. Так я простояла около десяти минут, вперив бессмысленный взгляд в спокойную воду, а потом меня окликнули.
— Эй! Эй, ты! Какого… какого черта? Тут нельзя находиться!
Голос был громкий и резкий, я вздрогнула и тут же внутренне сжалась, готовясь к неприятной встрече. Оглянувшись, я увидела на противоположной стороне дороги человека в форме, похожей на военную, но без погон и с непокрытой головой. Удивительным было то, что этот человек отчего-то казался мне двухмерным, словно бы он был вырезан из картона. Несмотря на то, что голос его был довольно громким, он доносился до меня как из далёкого далека. Я внимательно оглядела незнакомца с головы до ног и почему-то уверилась в мысли, что он не причинит мне никакого вреда. Да и он, судя по всему, совершенно не спешил наброситься на меня кулаками, ограничиваясь лишь тем, что продолжал требовать от меня сойти с моста.
— Тут нельзя находиться, — повторял он как заведённый. — Нельзя находиться! Тут идут…
Он не договорил, махнул рукой и чуть ли не бегом бросился в сторону Невского. Я равнодушно пожала плечами и вдруг обратила внимания, что кисти моих рук окрашены в нежно-зелёный цвет. Взглянув вверх, я увидела прямо у себя над головой огромное зелёноватое облако, которое и освещало меня приглушенным светом. Этот свет вызвал у меня смутную тревогу, у меня сильно закружилась голова, и я с трудом устояла на ногах, тесно прижимаясь к ледяным перилам. Пальцы, которыми я их сжимала, одеревенели, в горле запершило, перед глазами поплыли радужные пятна. Зелёный свет, казалось, проникал в лёгкие, одурманивал разум и тяжелым комом оседал в желудке. Я судорожно вздохнула, закусила до крови губу и, теряя сознание, рухнула с моста. Я успела почувствовать, как разрезала ногу едва ли не до кости каким-то острым элементом декора моста, потом на несколько секунд отключилась и очнулась уже в холодной воде.
Как и все дрэи, я совершенно не умею плавать, но у меня сильно развит инстинкт самосохранения, который и не позволил мне утонуть той ночью. Захлебываясь и отчаянно размахивая руками, я каким-то непостижимым образом сумела не пойти ко дну и продержаться на плаву несколько мучительно долгих минут. От животного страха я не могла даже кричать, но, очевидно, барахталась я довольно шумно и вскоре услышала громкий крик с берега:
— Ныряй, чего ты ждёшь!
Я не понимала, чего от меня хотят, и тогда кричавший мне сам прыгнул в воду. В несколько сильных гребков он добрался до меня и, прежде чем я успела сообразить, что он делает, он крепко обнял меня за пояс и утянул под воду. Вода залилась мне в горло сквозь поры на шее, дыхание остановилось, и я вторично потеряла сознание. А когда пришла в себя, оказалось, что я уже у самого берега и двумя руками держусь за каменную ступень спуска в воду. Мой спаситель (или кто он был такой) стоял тут же, насмешливо глядя на меня и держа у края рта руку с затухающей сигаретой. Дым плотно окутывал его голову, так, что было не разглядеть нижней части лица, и только черные глаза сверкали из-под нависших бровей.
— Вообще помогать не полагается, — проговорил незнакомец с некоторой ленцой, — спасение утопающих дело рук самих утопающих. Но что уж тут поделать. Не бросать же тебя обратно.
— Спасибо, — невнятно сказала я, морщась от того, что вода вытекала из меня обратно, причиняя мучительную боль. Я подумала было, что незнакомец поможет мне выбраться на берег, но он спокойно смотрел на меня, не предпринимая к этому никаких попыток. Тогда мне пришлось выбираться самой, хотя, признаться, это было и нелегко. Тело слушалось меня с трудом, ноги были словно налиты свинцом. В конце концов я из последних сил подтянулась на руках и грудью рухнула на холодный камень, вывихнув левую в колене. Боли я даже не почувствовала, к тому времени я почти не чувствовала ног и опасалась, что в дальнейшем не смогу ходить. Когда я кое-как уселась на ступени, растирая окоченевшие плечи руками, незнакомец подошел ко мне так близко, что я смогла более-менее рассмотреть его лицо. Он был довольно молод, не больше тридцати лет, черные волосы вились кольцами и доходили почти до плеч. Черты лица грубые, но в то же время не лишенные изящества, щеки впалые, высокий лоб перерезала глубокая морщина. Глаза, сидящие необычайно глубоко, как я и говорила, горели ярким матовым огнём, так что казалось, будто бы они было подсвечены изнутри головы. Когда человек говорил, его тонкие губы двигались отдельно от произносимых слов, постоянно округляясь, словно бы снова и снова произнося звук "о".
— Жива? — кратко спросил незнакомец, удостоверившись, что мне больше не грозит падение в реку. — Тогда я пошел.
— Погодите, — прошелестела я, удивляясь собственному голосу. — Я хотела сказать… поблагодарить.
— Это излишне, — усмехнулся человек и быстрым шагом направился вверх по лестнице. Я не стала его догонять, да и сил у меня на это не было. Я осталась сидеть на камне, мокрая до нитки, окоченевшая и с кровоточащей раной на ноге. Мало помалу до меня стала доходить необходимость встать и сделать что-то, чтобы не истечь кровью прямо здесь, на ступенях. Но мною овладело такое безразличие ко всему происходящему, что больше всего хотелось закрыть глаза и расслабиться. Только невероятным усилием воли я заставила себя встать, снять толстовку и замотать ею раненую ногу, завязав крест накрест длинные рукава. Сразу скажу, толстовку было жаль, в основном из-за черного капюшона, который я носила, практически не снимая. Почему-то наши лишенные волос головы раздражают людей ещё больше, чем колени, сгибающиеся в обратную сторону. Интересно, почему?
Перевязав ногу, я почувствовала себя совершенно вымотанной, но по крайней мере теперь мне не угрожала смерть от потери крови. Я встала на ноги, покачнулась, едва снова не упав в воду, и с трудом побрела вперёд. Смутно я понимала, что мне необходимо добраться до отеля, а там ждать до утра, потому как несмотря на всю политкорректность, скорая помощь для дрэев ещё не была создана. Впрочем, возможно я грешу на власти и всё дело в том, что во всём городе не найти и сотни врачей, которые хоть что-нибудь понимали в нашей анатомии. Известно, что основные органы вроде желудка, сердца и печени у нас примерно схожи, но вот в хитросплетении нашей кровеносной системы и, главное, механических составляющих не под силу разобраться даже самому опытному доктору. В спешном порядке были созданы специальные комиссии, занимающиеся подготовкой кадров, необходимых для нашего здравоохранения. Они выпускали несколько тысяч специалистов в год, но действительно хороших врачей было в десятки раз меньше, потому как для того, чтобы лечить дрэев, надо обладать не только обширными знаниями, но и порядочной интуицией. Я не уверена, так ли это на самом деле, но говорят, что из десяти дрэев не найдется и двух с идентичным расположением всех внутренних органов. Порой отклонения достигают того, что сердца, которое находится у нас четко посередине груди, может находиться в районе левого плеча. Не знаю, с чем конкретно это связано, но приятного в этом мало. Лекарства, которые кому-то могут действительно помочь, у другого вызывают необратимые изменения. Так меня однажды едва не отправил на тот свет обычный препарат от кашля. Он остановил моё дыхание на несколько минут. Я думала, что умерла, и когда спустя какое-то время воздух снова наполнил мои лёгкие, я решила, что вот он, мой ад. Жаркий и обжигающий, заставляющий корчиться на постели от боли. После долгого размышления я пришла к выводу, что ада не существует, потому как мы уже живём в аду. Грустный, конечно, вывод, но уж что поделать.