— Ну ничего, бывало и хуже. Будем лечить.
Я ничего не ответила и закрыла глаза. Смотреть на то, что он будет делать, совершенно не хотелось.
— Будем немного больно, — предупредил Алексей. Я внутренне усмехнулась — после того, что мне довелось испытать сегодняшней ночью, меня уже ничего не пугало.
Прикосновения Алексея были мягкими, деликатными, он явно боялся причинить мне лишние страдания и потому действовал очень осторожно. Вода, которой он промывал рану, естественно попала на искусственные сухожилия, и это было особенно неприятно, но я не издала ни звука. Боль постепенно стихала, вернее, отходила на второй план. На её место пришла безграничная усталость, усиленная головной болью.
А Алексей уже заматывал мою измученную ногу. Меня удивило то, что бинтовал он её не абы как, а наглядно демонстрируя познания в нашей анатомии. Он завязал её не слишком плотно и не слишком свободно, так чтобы при сгибании колена не была задета ни одна косточка.
— Выпейте.
Я открыла глаза и увидела протянутую ко мне ладонь с лежащей на ней маленькой продолговатой таблеткой.
— Что это?
— Обезболивающее. Выпейте.
Я осторожно взяла белую таблетку, повертела её в пальцах и, после небольшого раздумья, сунула её в рот. На вкус она показалась мне приторно сладкой и я быстро запила её водой из протянутого стакана.
— Спасибо, — я наконец-то догадалась поблагодарить.
— Всегда пожалуйста, — улыбнулся Алексей. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Более-менее, — сказала я и осторожно спросила: — А вы, собственно, кто?
Алексей хихикнул (у него это получилось необычайно мило) и присел рядом со мной на край ванны. Одной рукой он приобнял меня за пояс. Это было очень кстати, потому что на меня снова накатил приступ слабости. Так мы и сидели в ванной, сохраняя молчание. Вода мерно капала из неплотно закрытого крана. Я слышала собственное дыхание. Алексей улыбался.
— У вас сегодня был трудный день, верно? — спросил он через несколько минут.
— Ночь, — машинально поправила я.
— Ночи, — повторил Алексей. — Ну что ж, это не первая трудная ночь в вашей жизни.
— Да, — зачем-то кивнула я. Мне было совершенно безразлично, что он будет мне говорить. Хорошо было сидеть так, в тишине, чувствовать, как боль в ноге постепенно утихает и думать… нет, просто ни о чем не думать.
— Его зовут Фарго, — неожиданно сказал Алексей. — Золотой Фарго.
— Кого? — не поняла я.
— Мост, — улыбнулся мой гость.
— Какой мост? Ломоносовский?
— Нет, — рассмеялся Алексей. — Другой. Он прямо здесь, там, где мы сидим.
— Но здесь нет никакого моста. Здесь и реки-то нет. — робко улыбнулась я, решив, что Алексей шутит.
— Это сейчас нет, — вздохнул Алексей и улыбка его погрустнела, — а вот давным-давно здесь протекала великая река Фриттэ, над которой и парил мост Фарго.
— Мост… парил?
Взгляд моего гостя затуманился. Алексей потёр рукой переносицу и заговорил негромким голосом. Мне показалось даже, что он говорит не со мной, рассказывает не мне, внезапно вообще позабыв о моём существовании. Отчего-то эта мысль меня необыкновенно разозлила. В человеке, который был ко мне так добр, я вдруг увидела врага, представителя ненавидящей меня расы, готового ударить, как только я повернусь к нему спиной. Разумной частью собственного сознания я понимала, что такое суждение в корне ошибочно, я чувствовала угрызения совести, но ярость, клокотавшая в груди, была сильнее меня. Я вспомнила все обиды, когда-либо причиненные мне людьми, вспомнила парней, избивших меня сегодня вечером. Я припомнила каждую мелочь и была готова сорваться в любой момент. Не знаю, оправдывает ли меня то, что я потеряла много крови и практически не контролировала собственное поведение. Мне до сих пор стыдно за свою тогдашнюю злость.
Алексей же, казалось, совершенно не замечал того, что творилось в моей душе. Он спокойно продолжал:
— Да-да, они так его и называли — парящий мост, потому что он казался таким невесомым и воздушным, что, казалось, парил в воздухе. Он был построен из маленьких золотых крыльев, таких тонких, что они свободно могли протиснуться в игольное ушко, ничуть не задев его. Конструкцию моста придумал Фаргор, великий мастер, путешественник и чудак, который прославил народ аюров далеко за пределами приграничья. Мост назвали в честь него. И…
— И хватит, — грубо оборвала я его, срываясь на крик. Одним движением поясницы я сбросила его руку со своей талии. — Я не хочу слушать ваши россказни. Лучше объясните мне, что вы здесь делаете… Или нет, не объясняйте ничего. Просто выметайтесь отсюда! Вон, вон!
Последние слова я едва ли не прокричала в лицо Алексею, немало удивляясь собственной храбрости. Разговаривать в таком тоне с человеком! Даже сейчас, в то время, когда в школах проводят уроки толерантного отношения, а по городу развешивают плакаты, призывающие к терпимости (висят они обычно пару дней, не больше), нам не следует высоко задирать голову. Блюстители правопорядка смотрят сквозь пальцы на преступления на межвидовой почве, если, конечно, их исход был на стороне людей. А законы… мне ли говорить о том, как они соблюдаются? Власти всегда найдут, за что зацепиться. А потому надо быть бдительным и, так сказать, держать себя в руках. Но я была настолько уставшей, что моя природная раздражительность, от которой обычно доставалось только сородичам, вырвалась наружу. Я была раздраженной и злой, я уже не помнила того, что этот человек всего несколько минут назад ухаживал за мной. Я хотела кричать и бросаться чем-нибудь тяжелым. Хотела причинять боль, не действиями, так хотя бы словами.
— Уходите! — крикнула я так громко, что звякнул стакан, стоящий на стеклянной полочке под зеркалом. — Убирайтесь, ну, живо! Хумансы чертовы…
Хумансами мы называли людей. До сих пор не знаю, можно ли это считать ругательством.
Алексей очень неловко вскочил на ноги, споткнулся коленом о край ванны и вскинул в испуге руки. В этом жесте было что-то неуловимо ребяческое, детское.
— Я только хотел сказать вам, что вас ждут. Ничего больше! О, господи, ничего больше!
— Ждут? Кто?
— Ну… — мой гость замешкался и посмотрел на меня с удивлением. На его лице было ясно написано "вы меня разыгрываете?", но вскоре это выражение сменилось недоумением, смешанным со страхом.
— Вы правда не понимаете? — пробормотал Алексей. — Вы правда не знаете, кто вас ждёт?
— Подите к черту с вашими загадками, — процедила я сквозь зубы, — мне не до них. Если есть что по делу, выкладывайте. Если нет, то убирайтесь отсюда!
Алексей заметно побледнел и отошел к самой двери. На лице его появилось недоуменное, почти ребяческое выражение, смесь страха и смущения. Когда он заговорил, голос его немного дрожал.
— Я знал… Я предполагал это, — Алексей посмотрел на меня с сосредоточенным вниманием. Он быстро облизнул губы кончиком языка. — Я предупреждал тебя… вас. Я предупреждал, что всё может пойти не так, как было задумано. Мир слишком сложен, его не подгонишь ни под одну из ваших схем. Но вы не верили. Не верили мне.
Последние слова Алексей проговорил с отчаянием. Затем замолчал, тупо уставившись в пол. Несколько минут никто из нас не произносил ни слова, потом я осторожно спросила:
— О чем вы говорите? Я не понимаю вас.
— Да-да, — грустно кивнул Алексей, конечно не понимаешь… не понимаете. Я заранее предвидел, что так и будет. Я искал выход к вам, выход из аларина — и нашел его дважды. Первый раз сам, во второй раз пришлось прибегнуть к помощи товарища, который уже был здесь. И я предал его!
Алексей посмотрел на меня, как будто ждал осуждения, но я не говорила ни слова. Тогда он немного успокоился и продолжил:
— Я предал друга, а за предательство всегда надо платить. Я и плачу, плачу как Кассандра, наказание которой было в её даре пророчества. Я всё просчитал и предупреждал вас об опасности. Личность закладывается не при рождении, то, с чем рождается человек или Аидрэ-дэи, это только мёртвый кусок камня, который получает свои качества только при должной огранке. Но вы не учли, вы не понимали и не хотели понимать этого.