— Второго зовут Фризо и он как две капли воды похож на свою старшую сестру, — повествовал Архо. — Разве что немного повыше ростом и пошире в плечах. И нос. Нос совершенно прямой, образовывающий вместе со лбом одну прямую линию. А так, его почти и не отличить от сестры. Такая же иссиня-черная кожа. Такое же узкое лицо с высокими скулами, белые глаза, белые губы, белоснежные волосы и брови. Иногда они переговариваются дорогой, и тогда поезд начинает раскачивать из стороны в сторону. Иногда ссорятся, и поезд набирает ход, мчась так быстро, что в нём невозможно удержаться на ногах. На конечной станции, у самого берега Фриттэ мы отключаем столбы от поезда. Тогда брат с сестрой превращаются в пламенную молнию и уходят в землю, чтобы у самой воды с шипением вырваться вверх разноцветными искрами и уйти в реку. Поэтому сразу после остановки нельзя становиться на землю. Нарга и Фризо всё ещё там и они могут забрать тебя в реку вместе с собой.
— А что потом?
— Через три дня мы опускаем столбы в воду и демоны выбираются по ним наверх.
— Как вы приручили их? — поинтересовалась я.
— Мы не приручали, — пожал плечами проводник. — Столбы состоят из особого сплава, который притягивает электрических демонов, как магнит железо. Они ничего не могут с этим поделать, такими их создала Фриттэ.
— Ясно, — я рассеянно кивнула. — Расскажи мне ещё что-нибудь про поезд. Говори. Говори, пожалуйста.
Архо недоуменно на меня посмотрел, но не стал ни спорить, ни задавать вопросов. Он просто встал поудобнее, подперев рукой подбородок и принялся рассказывать о том, что знал и чем занимался.
А поезд ехал вперёд, колёса мерно стучали, дребезжали стёкла и за окном мелькали самые фантастические картины. Краем глаза я замечала деревья с белыми, как снег верхушками, озера, наполненные водой, похожей на синюю гуашь, луга и поля, леса и рощи. Но и поля кончились, отмелькала пышная зелень и за окном расстелилось бескрайнее озеро, гладкое, как тарелка. Казалось, рельсы были проложены прямо по воде, потому что не было видно ни насыпи, ни малейших ограждений, отделяющих железнодорожное полотно от таинственно мерцающей воды. И поезд мчался прямо по озеру, грудью рассекая водную гладь, вспахивая озеро, и оставляя слева и справа от себя клочья грязно-белой пены.
— Скоро приедем, — сообщил мне проводник, выпрямляя спину и переступая с ноги на ногу. Я молча кивнула. В голове было более-менее ясно, видимо, вместе с завтраком я избавилась и от выпитых капсул. Только теперь до меня стало доходить, какой невероятной глупостью было выпить неизвестный препарат. Даже если это необходимо было выполнить, даже если это действительно способ узнать что-то важное, я не должна была этого делать. Пусть это будет необходимым кому угодно, но я не хочу, не хочу в этом участвовать. Верно говорят, "глаза не видят — сердце не болит", меньше знаешь, крепче спишь. А я ничего, совсем ничего не хочу знать. Мне вполне хватает моей жизни.
— Я провожу вас до маковой дороги, — сказал Архо, не глядя на меня. — Дальше вам придётся идти одной. Надеюсь, вы не заблудитесь.
— Заблужусь, — уверенно сказала я и криво усмехнулась. — Почему дорога называется маковой?
— Там растут маки, — с удивлением ответил проводник. — Разве вы не… Ах, да, я всё время забываю, что прошло столько лет… Впрочем, у нас каждый день похож на предыдущий. И это славно, неожиданности редко бывают приятными.
— Так почему она так называется? — спросила я уже настойчивее.
— Там растут маки, — пожал плечами Архо. — Высокие красные маки. По крайней мере они так выглядят.
Поезд остановился, проводник попросил меня не вставать с места и быстро вышел из вагона. Я выглянула в окно и увидела широкую реку с крутыми берегами, поросшими густой травой фантастического лазурного цвета. Вода в реке была неспокойная, по ней бродили высокие волны, какие бывают разве что при урагане. Самым странным мне показалось то, что река, несмотря на кажущуюся бойкость, была совершенно безжизненной, так, словно вода была стерильной. Станция была на самом краю берега, проводник успел сообщить, что головной вагон наполовину нависал над водой, чтобы можно было спускать столбы в воду. Сейчас же поезд остановился в нескольких метрах от станции и столбы просто отсоединили от напряжения. По всему составу прошла дрожь, стёкла задребезжали так, что я всёрьез испугалась, как бы они не выплеснулись из рам. Потом поезд словно подбросило вверх, резко запахло палёным и всё вдруг стало тихо. Я привалилась спиной к спинке кресла и закрыла глаза. Никакие призрачные видения меня больше не беспокоили, голосов в голове не было, и несколько минут я провела в полной тишине. Потом меня окликнул Архо:
— Можно выходить. Вы готовы?
Я открыла глаза, тут же сощурилась от яркого света и нехотя встала на ноги. Очень хотелось спать и просто ещё хотя бы немного отдохнуть. До недавнего времени я была уверена, что выматывает, и сильно выматывает только физический труд. Мне и в голову не могло придти, что умственная нагрузка может потребовать напряжения всех сил организма.
— Готова, — кивнула я, подняла руки вверх и сложила их в замок на затылке. Выгнулась на зад, потянулась до хруста. — Веди меня.
Проводник оглядел меня с сомнением, снова предложил принять таблетки от простуды, но я решительно отказалась. Хватит с меня на сегодня таблеток. Кто знает, какой там ещё может быть эффект.
Мы вышли из поезда и медленно побрели по платформе. Это была самая обыкновенная платформа, залитая крупным асфальтом. Побеленные перила, опираясь о которые рискуешь получить меловой след во всю спину. Деревянный навес от дождя и солнца, доска объявлений, истыканная кнопками. Была и табличка с названием станции, но буквы на ней давным-давно стёрлись, а сама табличка рассохлась и грозила вот-вот рассыпаться. Прямо над головой нависали разлапистые ели и уже знакомые мне розовые лиственницы, на асфальте грудами лежала осыпавшаяся хвоя. В воздухе пахло озоном, совсем как после грозы.
Мой спутник шел, не глядя под ноги, взгляд его блуждал по сторонам, на лице сменялись тысячи самых разнообразных выражений. Меня всегда необычайно поражала мимика людей и некоторых дрэев, эта странная способность сперва заплакать, а через секунду уже улыбаться сквозь слёзы, так, как солнце улыбается сквозь дождевые тучи. Моё лицо всегда выглядело безучастным, даже когда я кричала и плакала в одно время. Впрочем, плакать я никогда не умела, слёзы почему-то отказывались течь. Но плакать можно и без слёз, уж что-то, а это было мне прекрасно известно.
— Куда нам идти? — спросила я, осторожно тронув Архо за руку. Проводник ответил не сразу, а когда заговорил, на его лице разлилось непонятное мне блаженство. Даже его ромбовидные глаза стали масляными.
— Куда идти? — переспросил он улыбаясь и, не дожидаясь моего ответа, показал рукой: — Вон туда, через площадь.
Я посмотрела, куда он указывал, но площади не увидела, так, заасфальтированный пятачок земли. Из трещин в асфальте росла жесткая на вид трава, похожая на осоку. Под толстым слоем опавшей хвои лежали три мёртвые лягушки. Меня передернуло.
— Долго нам идти?
— Нет, всего ничего, — улыбнулся проводник и осторожно коснулся рукой моего плеча. — Да вы не волнуйтесь, вот придете, разденетесь, отдохнете с дороги. Шутка ли, проделать такую работу.
Потом лицо его потемнело, и Архо неуверенно добавил:
— Ну, то есть я надеюсь, что они дадут вам отдохнуть.
Он сделал особенный акцент на слове "они". Это мне не понравилось. В голове явственно прозвучал мой (мой?!) голос: "Я надеюсь что вы, мистер Джонс, будете мною довольны". Я вздрогнула. Нет, об этом лучше совсем не думать. Но что делать, если "думается" оно само?
Справа от "площади" стояли два полуразвалившихся автобуса выпуска, кажется, середины прошлого века. Вроде бы марка называлась "Лиаз" или что-то наподобие этого. Оба цвета яичных желтков, оба с выбитыми фарами и окнами, заколоченными листами жести. Вид этих автобусов подействовал на меня угнетающе. Мне вспомнился лагерь, вернее, тюрьма лагерного типа, в которой я провела два года своей жизни. Лагерь был недалеко от Ладожского озера, кругом простирались бескрайние нераспаханные поля. И там стояли наполовину вросшие в землю автобусы и вагоны поездов, которых поливал дождь, заносил снег, нещадно пекло жаркое летнее солнце. Часто я из-за забора наблюдала, как дети людей, несмотря на все запрещения взрослых, забирались на эти жалкие останки машин и затевали там какую-то весёлую игру. Помню, как отчаянно я им завидовала, мечтая залезть в зелёный вагон брошенной электрички… и так и не забралась туда, когда заборы, наконец, снесли и мы получили пусть и ограниченную, но свободу.