Я понятия не имела, кто такой (или что такое) Ка, но почему-то в глубине души чувствовала, что это нечто сродни "отцу". На языке дрэев, которым я владела в меньшей степени, чем любой дрэй, слово "отец" звучит как "ата", причем "т" произносится как нечто среднее между "т" и "х". И я сказала с чувством, даже со страстью: — Ата, услышь меня!
Мысли путались в голове, мне хотелось звать неведомого отца, хотелось тянуться к чему-то, идти, а то и бежать. Но ноги слушались меня с трудом, каждый следующий шаг давался труднее предыдущего.
— Ка, услышь меня! Ата, услышь меня!
Сильным, почти непостижимым усилием я заставила себя замолчать, плюхнулась в пожухлую траву и обняла плечи руками. Нечто чужое, странное настойчиво проникало в мою голову, с нетерпением стремясь изменить и переиначить мою душу. По мере своих сил я противилась этому вторжению, но сил оставалось всё меньше и меньше. Мне показалось, что если я буду чаще повторять, кто я такая, если чаще буду копаться в собственных воспоминаниях, мне будет легче, а чужому будет, напротив, сложнее пробиться в моё сознание. И я снова и снова повторяла, что меня зовут Зои Карнатчи, что я родилась, что я выросла, училась, работала.
Мало помалу это начало действовать и зов начал слышаться всё глуше. Я представила, как внутри меня завязывается толстый узел из золотых нитей. Я решила, что этот узел должен символизировать моё противостояние с влиянием извне. Мне удастся сдержать любой натиск в собственную душу. У меня ничего нет кроме собственного "я" и за него я буду бороться до конца.
Я встала на ноги и выпрямилась настолько, насколько позволял второй скелет. Сделала шаг вперёд. Потом ещё один. И ещё. С каждым шагом я чувствовала, как в меня вливаются несокрушимые силы, изгоняющие извечный страх, живущий в моём сердце. Я чувствовала, что становлюсь сильнее, становлюсь отважнее. А потом золотой узел внутри меня развязался и я снова превратилась в испуганное и затравленное существо. Но ничто и никто больше не пытался проникнуть в моё сознание. Даже голоса и те затихли. Я вошла в ржавый лес и остановилась в нерешительности.
Почему в ржавый? Просто он был ржавого цвета, а всё из-за порыжелой хвои, образующей толстый и мягкий ковёр под ногами. Зелени не было, всё в лесу было ржаво-рыжим, высохшие стволы деревьев, пожухлая трава, хвоя. Рыжина порой переходила в яркую медь. Кругом было тихо, так тихо, что я слышала биение собственного сердца. Нигде не было видно ни птиц, ни зверей, не было даже мошек или муравьев. Воздух и тот казался неживым, застывшим, дышать было трудно, как будто я пыталась втянуть в лёгкие тягучее прозрачное желе.
Я шла медленно, с опаской, стараясь не делать лишних движений. У меня было стойкое ощущение, что я иду по кладбищу. И дело не в том, что ржавый лес был мёртвым, просто в нём не было жизни. А во мне… а во мне её было, пожалуй, слишком много. Чуждое, незнакомое мне существо выражало права на моё тело и моё сознание. Я возражала. Оно не хотело отставать.
Ржавый лес как-то очень быстро перетёк в небольшую рощицу, в которой не росло ничего кроме невысоких деревьев с тонкими стеблями. Больше всего деревья были похожи на бамбук, но на них не было коленец и листьев, просто голые палки со скудным клочком зелени на верхушке. Через рощицу мне пришлось в буквальном смысле продираться, настолько плотно друг к другу росли деревья. А сразу за рощей оказался лес. Мавкин лес.
Когда я вошла в него, мне показалось, что я в чреве какого-то сказочного чудовища. Со всех сторон меня окружала жизнь, кипучая, яркая, даже страстная. В лесу было светло, и сам лес был светлый, ярко светили звёзды, неестественно ярко светила луна. Лес был зелёным и живым, удивительно, ослепительно живым. Всё в нём было ясным, деревья и травы, кустарники и заросли папоротников. И если я правильно представляю себе тёплую майскую ночь или ночь накануне Ивана Купала, то это была именно она.
Лес ликовал, упиваясь ночью, светом, теплом. Порхали стайки каких-то крошечных существ, похожих на стрекоз. У них были резные прозрачные крылышки и тоненькие лапки, светящиеся на кончиках. Их было так много и они были так малы, что казалось, будто бы в воздухе то и дело проносятся клубы дыма с сияющими разноцветными всполохами.
Было в лесу и озеро. Мне очень хотелось пить, но я инстинктивно, словно каким-то шестым чувством понимала, что пить из него нельзя. Нельзя было и оглядываться, что-то говорило мне, что оглянешься и останешься здесь навсегда.
Я шла и время шло, но здесь, в мавкином лесу оно шло совершенно не так, как обычно. Я вошла в него, когда по моим внутренним часам было что-то около полуночи, с тех пор прошло не более четверти часа, но я точно знала, что близится утро. Я вышла на поляну, залитую ярким лунным светом и тут по лесу прошлась… как бы это сказать? Первая волна рассвета, которую я тут же окрестила как "первый рассвет". Солнце ещё не взошло, но волна уже раскатилась по лесу, сообщая всему живому, что утро вот-вот наступит. Волна коснулась ягод и трав, грибов, мхов, насекомых, мелких птиц, вьющих гнёзда прямо в траве. Потом пошла вторая волна, "второй рассвет", и следом за ней запели птицы, полетели мошки и мухи, все дневные жители, которых держали крылья. И третья волна, "третий рассвет", он обрушился на лес как ураган, пробуждая ото сна каждого зверя и каждое дерево с корнями, уходящими глубоко в землю. Сразу после того, как волна схлынула, взошло солнце. И это было удивительно.
Как-то очень быстро я поняла, что для всех лесных жителей солнце это бог, благостно взирающий на землю. Вернее, все считали по-разному, кто-то мнил солнце богом, кто-то духом, но все сходились в одном, — это высшая сила, то, что над всеми и то, что диктует всем свою волю. А воля его была всеблагой и милостивой, потому что иным и не мог быть светлый, ликующий бог. Пусть ночь была не так темна, пусть лес купался в лучах лунного света, но ночь в этом лесу была временем тёмных сил и тёмных дел. По крайней мере, так мне показалось.
А может, всё дело было в таблетках, которые продолжали потихоньку отравлять моё тело и душу. Я совершенно не склонна к пустым мечтаниям, поэтому мне было странно воображать себе все лесные чудеса. Но как бы там оно не происходило, наступило утро, и я едва не валилась на землю от усталости. Архо был прав. Мне необходим отдых.
Спустя некоторое время я вышла из леса и побрела по довольно широкой тропинке, которая заканчивалась небольшим перелеском. И каково же было моё удивление, когда пройдя насквозь густые еловые заросли я оказалась на огромном пустынном пляже!
Море, огромное и спокойное море лежало прямо передо мной. Волны лениво облизывали берег, до моего слуха доносились негромкие чаячьи крики. Мне захотелось тут же упасть на песок, кажущийся призывно мягким и спать до завтрашнего утра, но тут я увидела слева от себя полуразрушенное здание и поняла, что спать на пляже не удастся. Я знала, что это за здание. И знала не только потому, что множество раз видела его в рекламных роликах корпорации цветов (Ощути вкус жизни, корпорация даёт тебе этот шанс). Я не просто видела небоскрёб на журнальных картинках или бутылочных этикетках. Я была здесь и это было известно мне также, как и то, что меня зовут Зои.
До небоскрёба было около пятисот метров, но ещё не доходя до него я уже видела, что здание пустовало уже много лет. Несколько верхних этажей было снесено, словно ураганом, окна с выбитыми стёклами напоминали пустые глазницы. Зелёно-оранжевая эмблема корпорации выцвела, левая часть, где изображался лесной колокольчик, была отломана.
Несколько раз я спрашивала себя, зачем я туда иду, и каждый раз ответом мне был тихий вздох, доносящийся откуда-то со стороны затылка. Поначалу это пугало меня до дрожи, потом я просто смирилась с хаосом, творящимся в моей голове. Всё происходящее я списывала на таблетки, хотя периодически возникали мысли о дурном сне. В любом случае всё должно было решить время, а его у меня было хоть отбавляй.
Когда-то перед небоскрёбом корпорации, кажется, была парковка, довольно обширная зацементированная площадка, окруженная невысоким заборчиком. Сейчас цемент был покрыт толстым слоём влажного на вид мха, забор сломан, а остов проржавелого насквозь автомобиля облюбовало семейство ежей. Перед входом в корпорацию лежал труп, — металлический скелет дрэя, с которого была начисто снята плоть. Искусственные кости, обтянутые синей эластичной кожей, — всё, что осталось от левой руки, сжимали матерчатую сумку с нарисованным на ней крестом. Ремня у сумки не было, на месте крепежа оставался только ржавый карабин.