Аясны смертны, а в условиях оккупации дрэями продолжительность их жизни измерялась двадцатью, много тридцатью годами. Дети умирали так часто, что их не успевали хоронить, а камни-триеллины снимали с кожаных шнурков и выкладывали рядами вдоль старых железнодорожных путей. Там они и лежали, потихоньку переползая с места на места и создавая довольно сильное энергетическое поле. Птицы, пролетая над каменными рядами падали замертво, звери и насекомые предпочитали обходить триеллины стороной. По сути своей камни были своеобразным кладбищем, потому что за несколько лет на шее своего хозяина перенимали часть его души, делили с ним впечатления, ощущения и опыт. После того, как сердце носителя переставало биться, камни теряли обретённую связь и уже не могли её остановить. Они умирали, но в отличии от аяснийцев умирали медленно, по капле отдавая миру записанную информацию.
Помимо народа аяснов триеллинами пользовались и некоторые Аидрэ-дэи. В частности Зои, которая регулярно отправлялась в аларин в качестве своеобразного мусорщика, всегда брала с собой гладкий камешек. Она считала, что даже если окажется в самой невообразимой передряге, камень выведет её на нужную дорогу. Камень ни разу не подводил, хотя возможно, Зои просто хорошо знала свою работу. В итоге камень стал своеобразной традицией, причем каждый раз это был новый триеллин. По возвращению из аларина дрэйка отправляла камень на кладбище и присматривала себе новый. Это была единственная привычка, которую Зои выработала сама, без чьей-либо подсказки. И, признаться, иногда дрэйка казалась сама себе заговорщицей, совершающей что-то противозаконное.
А Вирго Кратц научился использовать триеллины совершенно не так, как это делали аясны и его собратья. Вирго держал камни в ладонях до тех пор, пока не согревал их теплом собственного тела. А потом он говорил с ними, делясь самыми сокровенными мыслями. Камни запоминали его слова, а потом Вирго просто считывал информацию кончиками пальцев. И тут же делился с камнями новыми идеями. Если бы кто-то из старших услышал его, а услышав решил бы прислушаться, Вирго бы тут же отправился в аларин. Корпорации были не нужны мыслящие дрэи, детям же было дано право только на невинные игры и развлечения. Вирго же с младенчества был чужд каких бы то ни было развлечений, он всегда был мрачен и сосредоточен. Так было до тех пор, пока он не познакомился с двумя закадычными подружками, Зои и Нанарин.
Зои было шесть лет, Нарин едва исполнилось пять, и это были две очаровательные девочки, совершенно не похожие друг на друга. Беленькая и довольно солидная Зои, которая всегда старалась делать всё по порядку и непоседливая тёмноволосая Нанарин, для которой не существовало никаких запретов. Зои была аккуратной до педантичности, всегда одета в удобный костюм из тонкой шерсти, но в глубине души она сильно завидовала Нарин, которая всегда разгуливала в одних белых трусиках, щеголяя тёмно-коричневым загаром. Именно Нанарин была инициаторов всевозможных проказ, за которые регулярно получала от взрослых взбучку. А Зои смотрела на младшую подругу с открытым ртом, обожала её всем сердцем, однако никогда не стремилась этого показывать. Она с восторгом принимала любую выдумку озорной Нарин, но когда та изъявила желание подружиться с тихим соседским мальчиком Вирго, Зои резко воспротивилась.
— Нам и вдвоём хорошо, — говорила она, строго глядя на Нарин. — А ещё с ним никто не дружит, значит он плохой. А ещё он… ну, в общем, мальчишка.
Спустя каких-то несколько дней Зои с удивлением выяснила, что этот мальчишка знает сотни самых интересных историй, которые с удовольствием рассказывает. Жутких, леденящих душу историй, после которых трудно уснуть ночью и страшно пройти по тёмному коридору. Вирго потчевал подружек сказками о призраках, выходящих из ночного тумана и мертвецах, золотых львах с человеческими головами и чудовищах, живущих в сырых подвалах. Девочки слушали его, затаив дыхание, а каждый вечер перед сном обещали никогда больше не просить Кратца рассказать что-то страшное. Но на следующий день они первыми бежали к Вирго и получали новую порцию ужасов.
Зои и Нанарин познакомились с Вирго Кратцем также просто, как и знакомятся почти все дети. В случае с Вирго, правда, имело место небольшая заминка, всё-таки Вирго в свои десять лет соображал лучше иного двадцатилетнего, и знакомство с маленькими девочками не представляло для него особенного интереса. Но вскоре Кратц сообразил, что в лице Зои и Нарин он может обрести благодарную аудиторию, которой ему так не хватало. Дети подружились, и подружились крепко, но их отношения были довольно неровными. Так, например, Нарин души не чаяла в Вирго, буквально боготворя старшего товарища, а Вирго, напротив, предпочитал шумной и непоседливой аяснийке тихую и всегда сосредоточенную Зои. Зои в свою очередь не знала и сама, как относится к своему тщедушному товарищу. Иногда ей казалось, что из-за него она теряет преданность Нарин, и тогда она начинала практически ненавидеть Вирго. А порой была даже немного влюблена, ровно настолько, насколько умеет любить ребёнок.
Вирго познакомил своих подружек с Градэ Аннади, смотрителем моста Фарго. Самого моста давно не было, но должность смотрителя с древних пор сохранялась за семьёй Аннади. В отличии от своих предшественников Градэ искренне верил в то, что великий мост, соединяющий берег и чаячий остров будет когда-то отстроен заново. И эту веру он вдохнул в доверчивые и чуткие сердца детей.
Кратц часто в одиночестве скитался по морскому берегу, перебирая пальцами множество триеллинов, лежащих в карманах. В один из дней он столкнулся с худощавым стариком в выцветшей жилетке, который шел вперёд, сосредоточенно глядя себе под ноги.
— Смотри куда идёшь, — грубо бросил старик. Вирго поёжился и едва слышно прошелестел:
— Простите.
Старик внимательно осмотрел мальчика с головы до ног и, видимо, остался доволен увиденным. Кратц был мал ростом, очень худощав и сосредоточен. Волосы на голове тщательно приглажены, нос покрыт мелкими веснушками. Выражение лица странное, какое не часто встретишь и у взрослого юноши. Кратц выглядел озабоченным какой-то неразрешимой проблемой, которая требует от него полного внимания. И хотя Вирго понятия не имел о том, что производит странное впечатление, ему стало немного не по себе. Высокий и строгий старик пугал его своим осмотром и больше всего Кратц хотел оказаться от него как можно более дальше.
— Ты дрэй? — отрывисто спросил старик, и, не дожидаясь ответа, проворчал: — Кто вас разберет, малыши все на одно лицо. И не поверишь, что ещё каких-нибудь десять лет и эконький малец превратится в трёхметровое чудовище.
— Я Аидрэ-дэи, — ответил Вирго, стараясь отвести взгляд от проницательных и колючих глаз старика.
— Так, так, — кивнул старик. — А я, как видишь, ни то, ни сё… Да. И что же тут делает юный дрэй?
— Гуляю, — нехотя сказал Кратц.
— Один? — удивился старик. — А почему не с остальными ребятами? Я думал, ваши поощряют детское общество.
Вирго молчал, тупо смотря в землю. На него нашло то самое состояние, которое отец Нарин назвал бы "проклятым упрямством", а сама Нарин сказала бы, что Вирго "выкаблучивается". В действительности же Кратц просто до такой степени не хотел говорить с незнакомым стариком, что сам себя вогнал едва ли не в ступор. Если ещё несколько секунд назад он просто не хотел отвечать, то сейчас отвечать он попросту не мог. Старик понял это с первого взгляда и мягко, но уверенно взял Вирго за подбородок.
— Да ты, как я погляжу, малец с характером, — усмехнулся он. — Ну что ж, не хочешь, не говори. Я только погляжу на тебя, да и пойду потихоньку. Больно уж ты странный малый, вроде бы малыш, а дух от тебя, как от большого.
— Что от меня? — спросил Вирго неестественно глубоким голосом. Он словно окаменел и теперь смотрел на старика, не мигая и не шевеля ни единым мускулом.
— Дух, запах, — пояснил старик. — Ну, пахнешь ты по-другому. У каждого чувства есть свой запах, дети пахнут беззаботной радостью, взрослые чаще всего глухим отчаянием. В тебе я чувствую помимо отчаяния ещё и страх. Чего ты боишься?