– А что я могу сделать? Не раз говорила с Евгенией – толку никакого. Она не может унять дочь и не хочет меня знать.
– Вы так и не помирились? – вздохнул я.
– Нет. Евгения делает все, чтобы оградить дочь от корпорации и от меня: никак не простит смерть Юрия.
Я скривился: гибель друга даже спустя много лет жгла душу огнем. Как все повернулось бы, если бы я тогда успел?
– Знаю, что ты винишь себя, но не стоит. Все мы рано или поздно умрем. Единственное, будь Юрий жив, Настя могла бы вырасти другой. Да и то я в этом сомневаюсь. Есть в ней стержень, наше семейное упрямство, что не сломить. Но ее пренебрежение своими корнями… Не пойму я сегодняшнюю молодежь.
– Я должен был заменить Юрия для Насти, но обстоятельства сложились таким образом, что пришлось оставить ее. Однако теперь попробую снова повлиять на судьбу Насти.
Евдокия пристально посмотрела на меня.
– Тебе придется нелегко. Настя – непростая девушка, не говоря уже о негативе Евгении.
– С Женей я не планирую общаться. Мы с ней все выяснили много лет назад. – Долго я не забуду тот разговор. И посмотрев на Евдокию, добавил: – Но вот от Насти я так просто не отступлю. Я дал слово другу и сдержу его.
Анастасия Разинская
Обед у мамы выдался непростым. Никому, кроме сестры, не понравился мой внешний вид, мои манеры и, кажется, мое присутствие.
Я долго старалась относиться с безразличием к требованиям матери, но в этот вечер, когда мы ушли на кухню (я убирала со стола, она мыла посуду), скопившееся раздражение выплеснулось наружу.
– Настя, неужели нельзя было сегодня выглядеть поприличнее? – поморщившись, спросила мама.
Ужин прошел напряженно. Сестра рассказывала про учебу в колледже, отчим молчал, скрежеща зубами по поводу моих манер и внешнего вида, а я не собиралась ни ради кого меняться. Давно чувствую себя чужой в этом доме. И если уж честно, вообще не хотела сегодня приходить. С сестрой, единственной, с кем у меня хорошие отношения, мы могли увидеться и в городе, но бесконечно оттягивать визит было нельзя.
– Я нормально оделась и постаралась принять во внимание все твои пожелания, даже исключила из наряда кожу.
Я ничуть не лукавила, ибо сегодня действительно выглядела очень прилично: новые зауженные черные джинсы, длинная толстовка с изображением креста и высокие гриндера, зашнурованные до икры; волосы убраны в косу. Чем не приличный вид? Обычно я одеваюсь гораздо свободнее.
– Неужели нельзя одеться в платье, туфли, нанести женственный макияж?
– Нет, – резко заметила я.
– Может, из-за твоего внешнего вида у тебя и не получаются отношения с мужчинами? – Мама поджала губы.
В другой день я, может быть, как всегда, и промолчала бы, но не сегодня.
– А ты полагаешь, платье и туфли – это лучшая гарантия зарождения чувств или крепости отношений?
– Настя, не груби!
– Я еще и не начинала грубить. Но надоело, что тебя во мне все не устраивает. Ни где я работаю, ни где я учусь, ни мой внешний вид, ни я сама. Тогда зачем ты зовешь меня на обед в дом, в котором я давно чувствую себя чужой?
– Я делаю все, что могу, для твоего счастья.
– Моя жизнь изменилась в тот момент, когда ты во второй раз вышла замуж. Я всегда желала тебе самого лучшего, так как видела, как ты переживала из-за смерти папы, но твое семейное счастье превратило мою жизнь в ад. Ты постоянно пытаешься изменить меня в угоду себе.
– А ты специально делаешь все, чтобы сломать себе жизнь. Ты не представляешь, на что я пошла, чтобы сберечь тебя, а ты разбрасываешься возможностями. Столько времени уговаривала мужа, чтобы он договорился о твоем переводе на очное отделение престижной кафедры, но ты просто отмахнулась. Носишь обноски, работаешь официанткой и живешь в трущобах. А потом удивляешься, почему я пытаюсь что-то изменить?
– Зато в трущобах я чувствую себя дома, в отличие от этого места, – оглядела я кухню. – Здесь я уже давно чужая и именно поэтому переехала. А образование, которое я получу, мне пригодится, не сомневайся.
– Это искусство-то?
– Именно. Этот факультет очень популярен у аристократов.
Мама застыла.
– Ты на нем обучаешься из-за бабушки? Виделась с ней?
– Да, но уже давно. Ей также не нравятся мои друзья и окружение, но она ни на чем не настаивает и прекрасна в своей ненавязчивости. Наверное, это ее аристократичность берет свое. Но! – Я подняла руку, прерывая возражения матери. – Знаю, что ты не одобряешь моего общения с родственниками папы, однако я уже большая девочка и сама вправе решать подобные вопросы.
– С тобой всегда так трудно!
Я встала, не видя смысла продолжать этот разговор: мы смотрели на жизнь по-разному.