— Понятно…, — по-взрослому серьёзно, ответил Мелкий, тоном: «До хрена вас — таких командиров, на нашей шее…».
— Ты сейчас походи по дубраве, хворосту для растопки собери — костёр жёчь будем. А, я за продуктами.
Из погребка как раз выходило двое мужиков с очередной порцией деревянного хлама, я их завернул на место будущего костра.
Пока Мелкий собирал хворост для растопки в дубраве, я с помощью туристического топорика и небольшой ножовки, напилил и нарубил дров, настругал щепок. Под конец подошёл Мелкий с охапкой сухих веток. Постоял, посмотрел и выдал:
— Не. Не настоящий барин ты… Баре, так топором не могут!
— А, ты много бар видел?!
Я, же сказал: умный, смелый и, далеко пойдёт! И, своё голодное детство «барам» не простит…
— Как зовут, то тебя? — спрашиваю, заканчивая.
— Ваня. Селищевы мы…
— Так вот, Ваня Селищев — баре, они тоже — разные бывают. Как и, крестьяне, кстати… Вот, Ферапонт ваш… Он же из крестьян?
— Да…
— Согласись, Ферапонт — похуже, чем иной барин!
— Да, это точно…, — опять совсем по-взрослому, вздохнул Мелкий.
— Так что, заруби на своём курносом носу, Ваня: не надо обобщать — среди каждого сословия свой «Ферапонт» найдётся! Но, большинство — всё же нормальные, добрые люди!
Надеюсь запомнит, усвоит и, лишнему «барину» — в семнадцатом, кишки не выпустит…
Я сформировал поленницу из дров, соорудил над ней походный таган, налил в свой объёмистый рыбацкий котелок воды из пятилитровой буньки и повесил над дровами. Ну, теперь можно и, поджигать.
Поджигаю зажигалкой, Самый Мелкий смотрит во все глаза:
— Ух, ты! Ловко это у тебя!
— А, ты думал! …А скажи, Ваня, ты в школу ходишь?
— Не… Нет у нас школы. Батюшка иногда учит — да денег много берёт… А ты, что такой большой? Кушал, наверное, много? — Мелкий перескочил на другую — более, видать, насущную для него тему, чем школа…
Я вспомнил своё золотое детство, как меня заставляли кушать, а я выделывался. Особенно, почему-то я не любил варённый лук… Если, он попадался в супе — до рвоты дело доходило! Варённое сало, в том же супе, вообще — до истерики доводило… Сколько раз в лоб ложкой от брата получал — пока он снами жил, не счесть! Армия всё излечила…
— Да! Кушал я не мало… Забыл, блин! Я же собирался тебя угостить!
При готовке будут выделяться вкусные запахи. Как бы Ваня слюной не захлебнулся! Поэтому ему следовало сбить аппетит. Я достал из кармана заранее приготовленный «Сникерс» и протянул Мелкому:
— На вот, угощайся!
— Что, это? — Мелкий подозрительно посмотрел.
— Про конфеты что-нибудь слышал? Или вы тут, вообще, тёмные?
— Слышал… Они сладкие!
Я развернул обёртку:
— И, эта тоже сладкая. Это — такая большая сладкая конфета!
Ваня недоверчиво взял, повертел в руках, подозрительно посматривая то на меня, то на батончик… Наконец, даже понюхал!
— Ты ешь его, а не нюхай. Ты же не собака!
Мелкий осторожно откусил кусочек, пожевал немного:
— И, взаправду, сладко!
— А, ты думал, я обманывать буду? — какое-то недоверие у местного населения к правящему классу!
Ваня потихоньку, смакуя видно, скушал половинку батончика и, завис — по непонятной причине… Забавно было за ним наблюдать! Хотя и, неудобно как-то… Не зоопарк всё же и, Мелкий — не мишка-коала.
Несколько минут Ваня держал в руках половину батончика, практически неподвижно — как будто заснул… Затем, быстро-быстро — давясь почти, доел его.
— Ну и, как? Вкусно было? — спросил я.
Вместо ответа Мелкий недоумённо посмотрел на пустую обёртку в руке, как будто не веря своим глазам и… Расплакался! В этот раз — почти беззвучно, всхлипывая — только слёзы, крупные, как горох, так и катились градом… Я, не на шутку перепугался: может с животом что, от непривычной пищи? Вдруг, заворот кишок, какой… Что, тогда делать?
— Ваня! Ваня, что случилось? Живот болит, что ли?
Минут пять я добивался от него ответа, хотел уже заставить его выпить литр воды и, пальцами вызвать рвоту, что б промыть желудок… Наконец, он, всхлипывая, ответил:
— Полюшке хотел половинку оставить… Да, съел! — и, уже заревел в полный голос.
Ну, слава Богу, это всего лишь муки совести — а, не отравление детского организма шоколадом! «Толстым, толстым слоем шоколада…»
— Не плачь! Я тебе ещё дам — для Полюшки… Смотри, только, не сожри опять! — вроде, начал успокаиваться…, — и, не стыдно тебе плакать? «Полюшка» это сестра твоя? Младшая?
— Дааа…! — всё, ещё ревёт…
Вот же, блин! Оно, конечно ничё, но неприятно — дискомфортно, как-то!