— Кто, такие? — аж, лошади, впряжённые в телеги, перестали щипать траву под дубами и, синхронно подняв головы — как на чудо-юдо какое, уставились на меня, тревожно прядая ушами.
Я, направил на мужиков свой полицейский фонарь, на манер пистолета — у них в руках, как я уже сказал, были топоры… Хрен его знает, что в мужичьих головах! Какие планы насчёт меня…
От звука моего голоса, один мужик — тот, что крестился, уронил топор, другой — разинул варежку, третий — наоборот, её, варежку — до того раскрытую, захлопнул, а самый мелкий мужик, тот — самый мелкий, что возле лошадей, заревел во весь голос.
На его рёв мужик с закрытой варежкой, как-то нервно оглянулся, перехватил поудобнее в руке топор и, в свою очередь спросил у меня:
— Сам-то, кто таков будешь?
И я — не долго думая, ляпнул:
— Помещик здешний, Стерлихов Дмитрий Павлович! А, вы кто такие будете? Что здесь делаете?
А, что я ещё мог сказать? Готовься я заранее, я б, наверное, ответил: «Здравствуйте, я ваш потомок!». И, сто процентов, заполучил бы топором в лоб… Или, по лбу — что, по-моему — плоскопараллельно.
Что-то мне подсказывает, «шестое чувство» наверное — что аборигены книжек про попаданцев не читали и, про «закон убитого правнука», слыхом не слыхивали. А так как я, по обыкновению сачканул — хотя мог бы предугадать, что такая встреча обязательно состоится, то и звезданул первое — что на ум взбрело… Сказанное произвело неожиданный эффект: креститься стали уже все трое и, мужик помельче — возле телег тоже и, только самый мелкий продолжал оглашать окрестности своим ревом.
Сцена, несколько затягивалась… Наконец, через пару минут, тот, который варежку разевал и, которого я про себя прозвал Шустрым, не поднимая топора, пролепетал:
— Да, как же так? Пропал же ты!? Двенадцать лет, как минуло!
Вот, так вот! Пропал я, значит… Ну, отвечай что-нибудь. А, то спалишься! Топором, может в лоб и, не получишь, а вот скрутить и в полицию сдать — так, это запросто. И, объясняй там потом — кто ты, да откуда такой взялся…
— Счас вот врежу тебе, скотина, в рыло и ты пропадёшь! — лучшая оборона — это нападение, эту истину я за жизнь на уровне подкорки впитал…, — в Америку я ездил, вот недавно вернулся… Вы то, кто? Чьих, холопы будете, спрашиваю?
Последнее, явно было лишнее… Мужики, по ходу, крепко обиделись на меня за «холопов». С другой стороны: значит, за живого человека признали — на приведения, как правило, не обижаются. Вот только, хорошо это или плохо, пока непонятно…
— Мы, барин, не холопы. А, вольные крестьяне! — начал один… Не Шустрый — тот про «рыло» переваривал. Назову-ка, я этого мужика Смелым, — крепость у нас давно отменили…
Нельзя было позволять им перехватить инициативу: их всё же больше, они вооружены, а про богобоязненность и законопослушность тогдашних русских мужичков, я в большом сомнении… Поэтому, направив Смелому фонарь в лоб, я сделав шаг вперёд и рявкнул:
— Недолго вам вольными быть осталось! Это, вы мою усадьбу разорили? Счас, свяжу вас всех и жандармам сдам! Побегаете, ужо, у меня с тачками по Сахалину!
Это я, по-моему, с какого-то фильма фразу вспомнил: на Сахалине — если мне не изменяет память, была каторга — это такой ГУЛАГ царского времени.
Эффект получился потрясающим! С минуту мужики ошеломлённо молчали, затем, как по команде, бухнулись на колени. Даже, Самый Мелкий замолчал. И, разом — перебивая друг друга, отчаянно заголосили:
— Не губи, барин, голод у нас был! Дети, как мухи мёрли да и, думали, пропал ты…
— Не вертаешься думали ты, что ж добру, то пропадать… А, так мы тя шибко уважаем, и батюшку тваво, Генерала…
— Двоих же уже зимой схоронил, двое остались и те лядащие… Не губи, Ваше Благородие, сдохнут же и эти, коли меня на каторгу заберут…
Я чувствовал себя инженером… Как, там его… Ну, из «Тринадцати стульев» — когда к тому Отец Фёдор за гарнитуром генеральши Поповой пожаловал… Они ползли ко мне на коленях, а я пятился. Ну и, ситуация! Никогда, в такой не был! Надо как-то из неё выходить, причём красиво…
— МОЛЧАТЬ! — снова рявкнул я в полный голос и, топнул ногой. Громко и грозно — с испугу получилось, аж лошади переполошено заржали! — а ну-ка, все вон с крыльца… Я сказал, ВОООН!!!
Они повиновались… Внутренне я возликовал: психологически я их сломал, теперь они мои! По крайней мере про топоры свои, кажись забыли. Это, уже хорошо… Теперь, их надо грамотно отпустить — да так, чтоб они и их односельчане дорогу сюда забыли. И причём, как можно надольше забыли, желательно — навсегда!