Собственно, всех пожитков-то оказались два мешка, две пары одеял, бурдюк с водою и несколько тряпиц непонятного назначения. Прохор и Мевер живо собрали нехитрый скарб, один мешок забросил за спину я. Покинув мастабу, мы направились в пустыню, причём я не выпускал из руки пистолет, опасаясь преследования. Но тревожился я напрасно : следов на каменистом плато мы не оставили, а собак, способных отыскать нас по запаху, гиксосы явно не имели.
Взошло Солнце, неожиданно подарив мне один из самых замечательных видов, которые когда-либо я наблюдал за всю свою жизнь. Белоснежный отполированный известняк, которым были обложены пирамиды, отразил его лучи, словно зеркало. Зрелище получилось даже более фантастическое, нежели ночью, поскольку светимость Солнца намного больше, чем у Луны. Обе пирамиды горели над плоской пустыней огромными рукотворными кристаллами ; я никогда не видел ничего подобного и поэтому мне не с чем было сравнивать своё впечатление, я лишь чувствовал в ту минуту, что потрясён до глубины души.
Отошли мы в пустыню не очень далеко, метров на восемьсот-девятьсот. Каменисто-песчаная равнина пересекалась в разных направлениях распадками и расщелинами и мы забились в один из них, чтобы переждать светлое время суток. Ясен пень, бродить по пустыне на солнцепёке никто не собирался, это было бы сущее безумие.
В распадке растянули между большими камнями одеяла и тряпки, в результате получились два вполне приличных навеса, способных защитить от солнечных лучей. Закончив с обустройством "днёвки", мы залезли в тень и Прохор у меня спросил :
- Дядя Глеб, что будем делать дальше ?
Я вспомнил своё сновидение - собственно, мысль о нём не шла у меня из головы с самого момента пробуждения. Даже убийство трёх гиксосов не отвлекло меня от раздумий. Поэтому я поманил к себе Мевера и сказал ему одно слово :
- Дашур.
Египтянин вежливо улыбнулся и простёрся ниц. По-моему, он даже захотел снова поцеловать мои ботинки. Пришлось мне его поднять, усадить рядом и повторить :
- Дашур.
Изобразил пальцами идущего человека. Впрочем, я тут же укорил себя за наивность : "Дашур", как и "Лишт" являлся арабским словом и египтянин времён гиксосов, разумеется, не мог знать, что оно означает. Подумав немного, переворошив все свои невеликие знания о Древнем Египте, я зашёл с другого бока.
Нарисовал пальцем на песке Ломаную пирамиду, по возможности, соблюдая её пропорции, и сказал :
- Снофру.
Мевер прищурился, глядя на мой рисунок, и по-моему, что-то понял.
- Снофру,- повторил я и опять изобразил пальцами идущего человека. Затем показал на себя, него и Прошу и опять изобразил идущего человека.
- Мы идём искать эту пирамиду ?- догадался мальчик.
- Да, Проша, ты правильно меня понял.
- А зачем ?
- Видишь ли, у меня там назначена важная встреча, которую я очень не хотел бы пропустить.
14.
День мы провели с толком. Закрыв лицо чёрной футболкой, чтобы не мешал дневной свет, я прекрасно выспался. И камни под боками мне в этом ничуть не помешали. Затем провёл с Прошей теоретическое занятие по огневой подготовке : рассказал об устройстве и принципах работы пистолета ПСС, провёл сборку-разборку оружия и подготовку его к ведению огня. Показал базовые движения при стрельбе, рассказал о факторах, которые следует принимать во внимание при применении оружия. Мальчику занятие чрезвычайно понравилось и я решил, что в те дни, что мы обречены провести вместе, надо будет позаниматься с ним воинскими дисциплинами.
Мевер с общением не лез, сидел в сторонке под своим навесом, но таращился на нас во все глаза. Думаю, он находился на грани сумасшествия от всего пережитого : появление и исчезновение "яйца", беззвучное убийство трёх гиксосов - тут было от чего поехать крыше. Под вечер он зачитал нам свои молитвы - как и говорил Прохор, выглядело это на редкость забавно. Египтянин припадал то на одно, то на другое коленце, воздевал руки, то подползал к нам слева, то справа, целовал нашу обувь - в общем, устроил этакий театр одного актёра. Буффонада эта длилась минут двадцать и показалась мне несколько утомительной. Признаюсь, мне стоило больших сил просидеть всё это время истуканом, ни разу не улыбнувшись.
Мевер прекрасно понял, чего я от него хотел. Поэтому когда Солнце, завершив свой путь по небосводу, закатилось, мы благополучно свернули свои покрывала и одеяла и двинулись на север. Когда спустилась ночь, я включил фонарик, ибо никто не отменял мириад скорпионов в Ливийской пустыне. Египтянин, увидавший, как скорпион начинает светиться зелёным в луче фонаря, испытал, по-моему, новое потрясение. Привычная картина мироздания с включением электрического фонаря рухнула окончательно и последние сомнения в нашей святости, если только они у Мевера ещё оставались, оказались похоронены отныне и навсегда.