Владимир Григорьевич полез в бар, и Маринка проворно сунула фотоаппарат к папке. Сидеть на нем было менее удобно, чем на документах, но, по крайней мере, у нее освободились руки.
- Попробуй. - Добрышевский протянул ей стакан с темно-рубиновой жидкостью. - Должно быть вкусно.
Маринка понюхала вино, поморщилась от едкого запаха и осторожно смочила губы. Напиваться при данных обстоятельствах было бы глупо.
- Предлагаю тост. За самую очаровательную практикантку в мире.
Добрышевский стоял так близко, что Маринка чувствовала его горячее дыхание, смешанное с винными парами. Если бы не папка и фотоаппарат, она давно бы отодвинулась. Но дракон не имеет права покинуть охраняемый им клад, и Маринка стоически терпела.
- Знаешь, я даже рад, что Ленка ничего тебе не сказала, - продолжил Добрышевский после внушительного глотка. - Раз ты ничего не знала, значит, ты здесь по собственной инициативе.
Маринка смиренно улыбнулась.
- Ты не представляешь себе, как это приятно. По сравнению с тобой я старый, потрепанный жизнью человек...
Добрышевский рисовался и напрашивался на комплименты. Маринка понимала, что как только он закончит говорить, он приступит к действиям, и поэтому попыталась растянуть беседу.
- Что вы, Владимир Григорьевич, не говорите так. Вы очень интересный мужчина. Весь Горечанск от вас без ума.
- Что значит какой-то паршивый городишко по сравнению с твоими глазами? - воскликнул он с пафосом и взял Маринку за подбородок. - Ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.
Обольститель из Добрышевского был не хуже, чем популярный политик. Все жесты и слова были выверены до секунды. Поворот головы, бархатный взгляд, хватающий за сердце, приличествующая случаю дрожь в голосе... Если бы не обстоятельства, Маринка бы купилась. Но ребро фотоаппарата безжалостно впивалось в ее бедро и не давало пасть жертвой мэра-ловеласа.
- Вы очень добры ко мне, Владимир Григорьевич. Спасибо.
- Я говорю чистую правду.
К Маринкиному облегчению Добрышевский оставил в покое ее подбородок и схватил за руку. Поднес к губам, поцеловал, не отрывая глаз от лица Маринки. Она всерьез задумалась над тем, с какой силой нужно ударить взрослого мужчину по голове фотоаппаратом, чтобы он (мужчина, а не фотоаппарат) отключился.
- Ты великолепно смотришься на столе, - произнес мэр, подпустив в голос сексуальной хрипотцы. - Я вначале хотел пригласить тебя куда-нибудь, а потом решил, что здесь, в кабинете, будет гораздо романтичнее.
Он придвинулся к Маринке вплотную. Она отклонилась назад так далеко, как смогла.
- Вам не кажется, что мы немного спешим?
- Разве? Мы знаем друг друга целую неделю. Мы взрослые люди. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
- Д-да... но я не могу... так, сразу...
Добрышевский словно не слышал ее.
- Знаешь, я давно мечтал о чем-нибудь в этом духе, - прошептал он, обнимая Маринку за талию. - С тех пор, как Клинтон и Моника... Помнишь ту историю?
Парализованная ужасом Маринка смогла только кивнуть.
- Мэр ведь ничем не хуже президента, правда? Это так здорово... разбавить серые рабочие будни...
Добрышевский отодвинул Маринкины волосы и собрался поцеловать ее в шею. Она вздрогнула и уперлась ладонями ему в плечи.
- Не забудьте, чем это закончилось для Клинтона!
- Ну, мне это не грозит, - засмеялся он. - Ты же не побежишь в суд, да?
- Вдруг кто-нибудь услышит? - настаивала Маринка.
- Кто, например? Здесь хорошая звукоизоляция. За дверью мои ребята стоят. Так что не волнуйся, моя дорогая, нас никто не потревожит. Иди ко мне...
Это был конец. У Маринки больше не осталось аргументов, а у Добрышевского - желания разговаривать. Он тяжело задышал и потянул девушку к себе. Бумаги под Маринкой предательски поползли к краю стола.
Она зажмурилась в страхе перед тем, что сейчас произойдет, не зная, чего бояться сильнее - ласк Добрышевского или разоблачения. Впрочем, разоблачение в любом случае было неминуемо. Вряд ли ей удастся настолько заморочить голову мэру, что он не заметит ни фотоаппарата, ни папки с компроматом. А раз она все равно провалила задание, лучше во всем признаться и понести наказание, чем терпеть на себе руки Добрышевского.
План побега вспыхнул перед Маринкой как эпизод боевика. Оттолкнуть Добрышевского. Схватить фотоаппарат. Побежать к двери.
Нет, лучше по-другому. Схватить фотоаппарат, шмякнуть Добрышевского чем-нибудь тяжелым. Выскочить в приемную и сообщить охранникам, что мэру плохо. Сбежать.
Или можно...
- Владимир Григорич, там ЧП случилось!
Дверь с грохотом ударилась об стену, и в кабинет влетел один из телохранителей. Невысокий, коренастый, с толстой шеей и коротким ежиком светлых волос он показался Маринке ангелом. Или принцем-спасителем прекрасной девы. Или магом-исполнителем желаний.
- Что там у тебя? - недовольно рявкнул Добрышевский.
- Владимир Григорич, простите, ради Бога... с охраны только что звонили. Какой-то маньяк поливает бензином вашу машину и грозится сжечь ее вместе с собой, если вы не подойдете и не поговорите с ним. Репортеры вот-вот набегут. Вы бы посмотрели сами...
Добрышевский энергично выматерился, а Маринка мысленно послала благословение неведомому маньяку.
- В милицию позвонили? - рявкнул Добрышевский, надевая пиджак.
- Да, - кивнул охранник. - Но они могут все испортить. У этого придурка в руках зажигалка.
Мат Добрышевского опять прозвучал для Маринки сладкой музыкой. Конечно, она не желала зла ни ему, ни его машине, но как же приятно было сознавать, что еще немного, и они с фотоаппаратом будут в полной безопасности.
- Ладно, идем. - Добрышевский одернул пиджак, трезвея на глазах.
- Мне с вами? - пискнула Маринка.
Она волновалась, чувствуя на себе изучающий взгляд телохранителя. То-то он, наверное, удивляется, почему избранница мэра в данных обстоятельствах все еще сидит на столе, изогнувшись как кошка.
- Здесь сиди, - кинул Добрышевский. - Безопаснее будет. Санек за тобой присмотрит.
Молчаливый крепыш наклонил голову в знак того, что все понял.
Маринка чуть не застонала.
Добрышевский выбежал из кабинета, Санек за ним.
- Я в приемной буду, - буркнул он, глядя мимо Маринки. - Если что будет нужно, зовите.
Двери Маринкиной темницы захлопнулись, отодвигая спасение на неопределенный срок. Она спрыгнула со стола, засунула папку обратно в шкаф, а фотоаппарат - в рюкзачок, залпом допила наливку из своего стакана (для храбрости) и приготовилась драться с каждым, кто вздумает покуситься на ее честь. Теперь, когда немедленное разоблачение ей больше не угрожало, она решила не щадить чувства Добрышевского и признаться, что Клинтон из него никудышный, а ее лично роль Моники Левински никогда не прельщала.
Противный скрежет металла по стеклу заставил Маринку подпрыгнуть на месте. Она обернулась. Звук повторился. Кто-то намеренно царапал оконное стекло. Маринка отступила к двери, радуясь тому, что в любой момент может позвать на помощь. Санек производил впечатление человека, способного справиться с противником одной левой.
Через пару минут до Маринки дошло, что окно не пытаются разбить или вырезать. Скрежет чередовался с глухими постукиваниями, словно кто-то хотел просто обратить на себя внимание. Крадучись, она подошла к окну и осторожно заглянула за портьеру. На улице было темно, и, чтобы разглядеть злоумышленника, Маринке пришлось прижаться носом к стеклу.
За окном болталась человеческая рука. На первый взгляд, сама по себе, без туловища, головы, ног и всего остального, что обычно идет в комплекте. Маринка истерически всхлипнула, но тут рука вновь заколотила в стекло, и стало ясно, что это не потустороннее явление или галлюцинация, а человек, который взобрался по пожарной лестнице к окну мэрского кабинета. Причем не посторонний человек, а красавец Антонио собственной персоной.
Маринка кинулась открывать окно. Немецкая фурнитура подалась быстро, без усилий, и вечерний воздух Горечанска ворвался в душный кабинет.