Пришлось сильно пожалеть, что при входе сюда он включил часть верхнего света, а не одну лишь настольную лампу. Потому что теперь выходило слишком подробно рассмотреть загорелую кожу на её шее и груди, так красиво оттеняемую бордовыми волосами и насыщенным тёмно-сапфировым цветом надетого на ней костюма. И эти подробности вызывали прилив возбуждения, которое станет вот-вот слишком уж очевидно заметным в его положении.
А Вика, провоцируя его ещё сильнее, грустно вздохнула, тоже не поместившись под стол, и неторопливо доползла на четвереньках прямиком до него, чтобы подняться, уперевшись ладонями ему в колени.
И вроде бы не было в этих движениях ничего нарочито-сексуального, и улыбка её вовсе не походила на хищный оскал роковой соблазнительницы, но Илья обмяк всем телом от восхищения и одновременно с тем затвердел до состояния камня в паху, поэтому подскочил на ноги одновременно с ней, дабы не выдать своего компрометирующего состояния.
— Победа над аморальным обликом получена? — уточнил он, торопливо откупоривая для них бутылку шампанского.
— И ещё победа над недостоверной информацией, — хихикнула она, усевшись прямо на его стол, закинула ногу на ногу и принялась чистить мандарин.
Не то, чтобы у Вики был огромный опыт в любовных делах, но интуиция подсказывала ей, что соблазнение потрясающего начальника движется в самом верном направлении.
— Неужели и татуировка дракона во всю спину — лишь миф? — жаль, нужную степень томного придыхания ей так и не удалось вложить в свой голос, чтобы полностью перебить безрассудное веселье.
Это казалось каким-то неправильным: столько смеяться одновременно с желанием тотчас же сорвать с них обоих одежду. Охваченные страстью люди же не хихикают, как подростки! Они должны рычать, кричать и заваливаться на все ближайшие поверхности, сметая всё на своём пути.
Но тут всё шло совсем не по стандартному сценарию. И Илья вроде бы и смотрел на неё, как на десерт, но… не делал ничего такого.
Только вот внезапно выхватил дольку мандаринки из её рук прямо ртом, мимолётно скользнул губами и самым кончиком языка по пальцам, и Вика снова потеряла дар речи и способность размеренно дышать.
— Конечно же! Нет у меня никакой татуировки, — заверил Илья, поглядывая на неё с теми же хитрыми огоньками в глазах, что и она — на него.
— И что, теперь мне просто поверить тебе на слово? — брошенный ею вызов заставил его тут же напрячься и замереть в ожидании продолжения. А она тянула, надеясь, что до него самого дойдёт тонкий намёк, но не выдержала и с укором пояснила: — Снимай-ка с себя рубашку!
Илья опешил. Мысленно ещё раз повторил про себя её слова и понял, что снять рубашку — действительно самый лучший выход, потому что ему за несколько мгновений стало просто невыносимо жарко. Не столько от сказанного ею, сколько от возможных вариантов дальнейшего развития событий, которые щедро подкидывала собственная фантазия, поднимая только спавший градус возбуждения обратно до максимальной отметки.
Пользуясь тем, что нагло соблазняемый объект развернулся к ней спиной, Вика быстренько глотнула шампанского для храбрости и попыталась придумать, что же делать дальше, чтобы не показаться излишне настойчивой или чересчур скромной. Хотя, объективно говоря, вряд ли хоть одна по-настоящему скромная девушка вот так открыто приказала бы своему начальнику раздеваться.
Мыслить становилось всё сложнее и сложнее по мере того, как светло-голубой жилет Ильи оказался скинут в кресло, а его руки опускались всё ниже и ниже, подбираясь к последним пуговицам рубашки и приближая момент икс.
Его голую спину она изучала с особенным трепетом. Даже не саму спину, а именно кожу: необычайно светлую, ровную, будто перед ней оказалась ожившая фарфоровая статуэтка. И вдруг поймала себя на мысли, что была бы очень расстроена, если бы эта красота действительно оказалась испорчена каким-нибудь пошленьким узором.
— Виктория, — позвал осторожно Илья, от волнения не нашедший в себе сил протянуть её имя на излюбленный манер. Если бы не её неподвижный силуэт, отражающийся тёмным пятном в окне, то он бы решил, что она посмеялась над ним и сбежала, до того тихо стало в кабинете.
Перед ним стоял по-настоящему тяжёлый выбор: перевести всё происходящее в шутку, что обычно выходило у него вполне сносно, или сделать какой-нибудь отчаянный, решительный шаг. Второму варианту способствовали и предательски топорщившиеся в паху брюки, и то, что возбуждение теперь не получалось сбавить даже старательно думая о Раисе Федосеевне.
Эта красноволосая бестия вот так шутя, играючи, совсем свела его с ума!