— Да, Илья? — ответила она с придыханием, от которого больно ёкнуло сердце, кажется, попытавшееся резким ударом о рёбра заставить его сделать уже хоть что-нибудь, а не стоять истуканом.
— Победа над субординацией? — изначально это задумывалось как длинное, аргументированное, приправленное лёгкой иронией предложение, но говорить вдруг стало очень тяжело.
И как будто бы больше не нужно. Слишком много лишних слов, отвлекающих от самого важного.
Он развернулся к ней вполоборота, не в состоянии спокойно дожидаться ответа. И увидел её кивок — такой торопливый, смазанный, вполне вероятно и не существовавший вовсе, а лишь ставший придуманным им поводом отпустить тормоз и отчаянно надавить на газ.
Разделявшее их расстояние подвело, и даже сделав быстрый, уверенный рывок навстречу ей он смог только еле коснуться мягких губ.
Вика тут же склонилась ему навстречу, но этого всё равно категорически не хватало для того, чтобы сделать поцелуй настолько глубоким, пылким и пьянящим, как им обоим хотелось. Её ладони опустились ему на плечи, растеряно метнулись к шее, а потом — быстро проскользнули по груди и животу в поисках чего-нибудь, за что можно было бы зацепиться. И нашли-таки желаемое: пальчики подцепили пояс, — пока что, — надетых на нём брюк и дерзко дёрнули за него, вынудив Илью покачнуться, сделать ещё один шажок вперёд, упереться руками о столешницу, вплотную к её бёдрам, и почти навалиться на неё своим телом.
И вот это уже походило на те самые сцены из фильмов, во время которых ей всегда хотелось закатить глаза и ворчливо буркнуть, что в жизни так не бывает.
Оказывается — бывает.
Её сладкий, тёплый, имбирно-коричный запах и яркий вкус мандаринов на губах погружали в ощущение настоящего праздника. Такого, каким он был только в детстве: абсолютный восторг, затапливающее с головой счастье, беззаботная и простая радость.
Даже перед закрытыми глазами плясали разноцветные огоньки новогодней гирлянды, дополняя творившееся между ними зимнее сумасшествие.
У него до сих пор были опасения, что она может вот-вот опомниться и резко остановить движение его пальцев, медленно спускавшихся по шее в ту самую прекрасную, соблазнительную, увиденную лишь недавно и уже прочно отпечатавшуюся в памяти ложбинку груди. Но торопиться и спешить ему категорически не хотелось; именно сейчас он получал наслаждение и от того, как оттягивал удовольствие, стремясь прочувствовать каждый момент их близости.
А Вика терялась в своих ощущениях, становившихся особенно острыми, стоило ей лишь открыть глаза и увидеть над собой офисный потолок. Бархатная ткань её брюк ужасно неудобно скользила по стеклянной поверхности стола, отчего ей то и дело приходилось впиваться ногтями в плечи Ильи. А сам он с упоением водил пальцем по её груди, но при этом не предпринимал даже лёгкой попытки проникнуть под бельё.
В галантность мужского пола она верить не привыкла, поэтому судорожно пыталась понять, что же именно не так. Даже бесстыдно опустила одну ладонь вниз, просто из стремления убедиться в его к ней желании.
— Ох, — вздохнул он рвано и тут же сполз губами к её шее, пока Вика, забыв о своих изначальных планах, увлечённо исследовала размер его желания, проводя пальцами от основания и до самой головки, прекрасно прощупывающихся сквозь ткань брюк.
Пожалуй, именно тогда она впервые по достоинству оценила преимущества делового костюма на мужчине.
Внутреннее напряжение, что подгоняло и торопило её всё это время и вынуждало по привычке форсировать события, постепенно рассеивалось под его нежными и чувственными поцелуями, покрывавшими шею и ключицы. Раньше ей казалось необходимым скорее перейти к сексу, максимально сократить и упростить все возможные прелюдии, чтобы не успело пробудиться чувство вины и чтобы ей не захотелось вдруг передумать.
Но теперь она и так была уверена, что не передумает. Слишком хорошо, слишком приятно оказалось просто отпустить все волнения и позволить себе наслаждаться тем, как забравшиеся под пиджак мужские ладони гладят, мнут, стискивают тело.
Впервые кто-то хотел её так… вдумчиво?
Даже сняв мешавший пиджак, под которым на ней было только лишь бельё, Илья всё равно продолжал раз за разом просто исследовать её, обводил руками. Изредка чуть отстранялся, чтобы бросить на неё долгий, пристальный взгляд, словно сопоставлял нарисованную собственными ощущениями картину с реальностью.
И Вика, всегда гордившаяся своим здоровым цинизмом, готова была позабыть о нём навсегда, и признать, что никто и никогда прежде не смотрел на неё так.