Положит конец нашим тревогам?
— Что вам не нравится в действиях Корабля? — вновь спрашивает голос.
Сглотнув, Нелл прижимает ладонь к губам и смотрит на меня. Они все смотрят на меня.
— Кто-то хочет помешать Кораблю уничтожить жизнь на какой-то планете. На Корабле идет война, и мы беженцы. — Я совершенно не подготовлен и поэтому чувствую себя глупо. Кроме того, с кем или с чем я разговариваю? Здесь никого нет — по крайней мере никого не видно.
Воздух быстро нагревается. Возможно, скоро нас пригласят внутрь — выпить чаю с печеньем, обсудить местную космическую погоду.
— Что такое совесть? — спрашивает голос.
Но не раньше, чем мы пройдем самый главный тест.
— Готовность пожертвовать чем-то ради всеобщего блага, — отвечаю я.
— Чем пожертвовать?
— Мечтами, планами. Личным.
Нелл начинает сердиться, Циной, напротив, уменьшается, втягивает иглы. Я быстро бросаю на нее взгляд через плечо.
— Ее создали «охотником», убийцей. Но она отказывается убивать. В ней — как и во всех нас — есть что-то хорошее.
— Она сама это приобрела — или в нее это вложили?
— Мои чувства принадлежат только мне, — рычит Циной. — Я та, какой хочу быть.
— Верно, — соглашаюсь я. — Мы прошли через настоящую мясорубку.
— Объясни.
— Минуточку, черт побери! — кричу я. — Прежде чем попасть сюда, мы побывали в настоящем аду! Нас обманывали, преследовали, убивали…
— Вас создал Корабль, — говорит голос. — Вы бы предпочли, чтобы вас не создавали?
Циной отшатывается, словно от удара. Скоро мы все будем вести себя как побитые псы. Хватит.
— Тебе нужна наша благодарность? — кричу я. Нелл прикасается к моей руке.
— Корабль выполняет задачу. Вы бы предпочли, чтобы он продолжил выполнять ее и тем самым обеспечил ваше выживание? Или же вы хотите, чтобы он провалил задание и обрек вас на смерть?
— Мы не одни. — Приподняв иглы, Циной раздает нам мешки с младенцами, словно щиты или талисманы. Она предлагает нам малышей, которых оберегала, и тем самым делает их защитниками всех нас.
Томчин держит мешок, как хрупкую вазу. Ким сгибает ручищу и укладывает на нее своего малыша. Нелл и я становимся рядом друг с другом. Нелепый, страшный и почему-то прекрасный момент. Сейчас я почти не боюсь умереть. Мы примирились с нашей судьбой.
— Мы люди, — говорю я. — Не тебе нас судить. Ты просто машина.
— Машины потеряли власть давным-давно. Входите. Помогите малышам родиться, а затем их накормят. Для вас тоже есть пища.
Циной действует первой, аккуратно вспарывая лапой мембрану. Появляется младенец, а вместе с ним — ручеек красноватой жидкости. Томчин теряет самообладание и что-то гнусаво лепечет, предлагая свой мешок — который уже активно дергается — каждому из нас. Однако ему предстоит управиться самостоятельно.
Мембраны прочные, но постепенно мы разрезаем капсулы и вытаскиваем малышей.
Я инстинктивно массирую своего, затем, словно опытный сельский врач, кладу на ладонь и хлопаю по попке. Легкие младенца сокращаются, из его рта выходит поток жидкости. Малыш делает вдох и принимается орать и крутить ручонками.
— Мальчик, — говорю я.
Нелл следует моему примеру, а потом и остальные, даже Томчин.
— У меня девочка, — говорит Нелл.
Мы вытираем малышей и сравниваем друг с другом, словно рождественские подарки, — еще одно воспоминание, которое лишь осложняет мою иррациональную радость. Три девочки, два мальчика. Из глаз текут слезы. Здесь, в вестибюле, достаточно тепло, и нам кажется, что детей можно не пеленать.
Я очищаю рот малыша от слизи, выдавливаю из носа остатки жидкости. Выставляю его вперед вместе с остальными — навстречу нашему судье или покровителю, уж кто он там. Отчаянный, дерзкий поступок. Мы надеемся на сочувствие в проклятом, полном насилия мире, который разительно отличается от наших фантомных воспоминаний. Мы жаждем признания, завершения, оправдания наших действий, но еще мы хотим выжить и узнать, что в нашем существовании есть смысл.
Стеклянные колонны вспыхивают и расходятся, открывая проход между стальными балками; возможно, он ведет в замороженные джунгли. Стекло, подсвеченное изнутри зелеными искрами, тянется волнами, рассекая сферу на сто метров или больше. Мы осторожно несем младенцев по направлению к центру — там находится что-то вроде убежища, по стенам которого бегут полосы зеленого и розового света.